Все стихи Ольги Андреевой
* * *
Декабри не кончаются, это пустые листы
неотбеленной свежей прохладной форзацной бумаги
к новогодней мистерии чуткой. Светлейшей из магий
мы их просто штрихуем дождями, наводим мосты
между днями и вечностью через провалы судеб,
золотые ущелья без доступа внешней тревоги
Мир сбивал меня с ритма – сосед вечно слушает рэп
Это дождь накосячил – горшки обжигают не боги
за свинцовость реки, размышляющей, течь или сны
вековые смотреть до несбыточной новой весны,
за свинчатку дождя, за покровы обугленных туч
стебельком неразумным проклюнулся узенький луч
так прорежутся крокусы в марте сквозь твердь изнутри
острым ножичком вспорют бездарную плотность и сухость
наслоений – сказать: не могло – но случилось, смотри –
много спросится, только ответ – за пределами слуха
У земли, непохожей на губку, невидимых пор,
жадно пьющих и алчущих – тысячи, – воду ли, время…
Кудри рыжего дыма, вращаясь, уходят в раствор
облаков, доказавших незыблемый хлад теоремы
Я закрою глаза – изнутри догорает огонь,
ярко-красный, и бьётся – вот именно – в тесной печурке
головы.
Ветер выдуть старался нагой –
только волосы выпрямил. Пусть задувает окурки.
Я устала, я так отдыхаю – вздыхаю и чай
прогоняю сквозь поры и листья, сквозь клетки, и трубки –
там их много, я видела видео. Музы молчат –
значит, пушки вступают, и вдрызг разлетается хрупкий
день – встряхнуть и расправить,
как скатерть на длинном столе,
я сама виновата в бездарности пьесы недлинной,
виновата – не больше той женщины на корабле,
Я же помнила в юности главный свой эквивалент,
мирозданье равнялось… чему? В той системе зеркал
ты всегда находил, даже если не слишком искал,
оправданье всему, в чём достаточно адреналина
Искривлённость пространства на лицах почти не видна –
все закрыты, разумны, причёсаны строго и просто.
Но смотри – изнутри в Темерник набегает волна
и тревожит устои железобетонного моста
Через тысячу лет не узнаем названия рек.
Городов очертанья на карте и речь – всё иное.
Ну так что мне привычный двукратно подтаявший снег
длинный стих мой невнятный, размытый плеснувшей волною.
Мир прекрасен и хрупок… Но я не об этом сейчас.
Есть лекарство в конце от иллюзий, амбиций, идиллий
Полыханье физалиса выхватит гаснущий глаз –
спасены. Всё вернулось. И вспомним, зачем приходили
Ольга Холодная — Olga Kholodnaya
Российский скрипач, композитор, аранжировщик и продюсер
Ольга Холодная играет Виллемота Страдивари (1734) в Кремоне, сентябрь 2015 года. Ольга Холодная (русская: Ольга Холодная) — российская скрипачка , композитор, аранжировщик и продюсер, родилась в Чебоксарах , в Советском Союзе, и проживает в Берлине , Германия .
биография
Ольга Холодная родилась в Чебоксарах , столице бывшего Советского Союза Чувашии. Она начала учиться игре на скрипке с пяти лет.
2000-2007: Ольга Холодная с 12 лет изучала классическую музыку в Мюнхенской консерватории им. Рихарда Штрауса и Hochschule für Musik München . Она училась у Захара Брона , Маркуса Вольфа и Дидье Локвуда . Ольга Холодная выступала с Баварией филармонии и Юнге Мюнхнер филармонией . Она записывала фанк, электро, хаус и хип-хоп с 15 лет. Она начала играть на уличных шоу Ольги по всему миру. В 2006 году Ольга Холодная выступила на открытии чемпионата мира в Мюнхене на Allianz Arena .
2007-2010: Ольга Холодная пережила тяжелую травму. Она снова научилась ходить. Она никогда не бросала играть на скрипке, она продолжала играть на скрипке для своих слушателей, как только могла. Музыка придала ей сил. В 2010 году Ольга Холодная оправилась от последствий травмы и продолжила свой путь.
С 2012 года Ольга Холодная играет с барабанщиком «Ольга Шоу» Марино Колиной , пионерами музыкального стиля «скрипка и барабаны».
После многих лет сольного выступления. В 2011 году Ольга Холодная начала использовать для своего выступления петлевую станцию Boss RC 30 и начала экспериментировать с эффектами Boss и битами. Так она сочинила «Ночь в Стамбуле» и аранжировала такие известные классические мелодии, как «Канон ре мажор» Дж. Пахельбеля, Либертанго из А. Пьяццоллы . Она исполнила каверы на Eminem`s 8 Mile , Christina Aguilera Genie in a Bottle , Nirvana — Smells like teen Spirit . Она записала самодельный компакт-диск и продала более 3000 копий, отправившись в Турцию , Грузию , Азербайджан , Мюнхен и Берлин .
В Берлине Ольга играла на станциях метро Friedrichstraße и Kottbusser Tor . Она была отмечена публикой, но запрещена властями метро из-за запрета на использование усилителей в метро Berliner.
Поскольку она не любила играть электронные биты со своей петлевой станции, Ольга искала барабанщика, чтобы играть с ней. Так она познакомилась с Марино Колиной, нынешним барабанщиком Ольги Шоу, и Раулем Маркосом, бывшим басистом.
Группа состояла из 3 человек и имела огромный успех, играя под мостом на Александерплац . Продажа более 300 компакт-дисков в неделю и массовые толпы слушателей.
Но очень скоро группа снова столкнулась с преследованием со стороны властей, несмотря на получение всех доступных разрешений, не было законного способа продолжить выступления в центре Берлина.
С тех пор Ольга Холодная и Марино Колина организуют демонстрации, борясь за права на свободу выступления и разрешения для исполнителей на основе миланской и лондонской разрешительных моделей.
Через четыре дня после терактов 13 ноября 2015 года в Париже Ольга выступила перед Bataclan, призывая к миру во всем мире.
Двойной концерт для скрипки и барабанов
Ольга Холодная и Марино Колина , также известная как Ольга Шоу, исполнили мировую премьеру Двойного концерта И.С. Баха для скрипки и барабанов в Берлинской филармонии 9 июня 2017 года. Это был большой успех, отмеченный прессой и публикой.
Концерт Мендельсона для скрипки с оркестром ми минор, Op.64
В ознаменование 170 — й год после смерти Феликса Мендельсона, Ольга Показать исполнил мировую премьеру Феликса Мендельсона «s Концерт Op.64 для скрипки и барабаны , в Городском в Розенхайм 4 ноября 2017 года нашумевшего критиком.
Дискография
Инструмент
В настоящее время она играет на скрипке Ж.
Б. Вийома из «Лезвия» 1853 года (ex-Kägi) и на Якобе Вейте Мюллере. До 2017 года она играла на Тобиасе Волкамере, который использовала для большинства своих записей и своего дебюта в Берлинской филармонии .
Рекомендации
Внешняя ссылка
СМИ, связанные с Ольгой Холодной на Викискладе?
Александр Вертинский. Стихи поклонников Веры Холодной. Почему – она?
I
Прежде чем рассказать о последнем, «одесском», периоде жизни и творчества «королевы экрана», отступлю немного от хронологии, чтобы рассказать еще об одном аспекте жизни и творчества, – аспекте, если так можно выразиться, «растянутом во времени» и при этом выбивающемся за пределы основного повествования.
…Не помню точно, кто именно сказал о самой выдающейся красавице прошлого века – «поэтическая красота госпожи Пушкиной». Впрочем, не важно кто. Просто к Вере Холодной также применим этот эпитет. «Поэтическая красота». Конечно, для нее не нашлось своего Пушкина, да и не могла бы актриса быть женой поэта: два таланта под одной крышей мирно сосуществовать не могут практически никогда, талантом может быть кто-то один из супругов.
Один – творит, другой – ему служит. Прекрасная и поэтическая Натали служила своему гениальному супругу. Скромный и деликатный Владимир Холодный служил своей прекрасной и поэтической жене. Сравнение, конечно, неравноценное, но в сути своей – верное.
Вера Холодная была воистину «поэтической красавицей» – у нее был редкий дар стимулировать людей на стихотворчество. Наверное, не было в истории отечественного кино другой актрисы, которой было бы посвящено столько стихотворений! Впрочем, на то она и «королева экрана», чтобы многочисленные «менестрели» сочиняли гимны в ее честь…
Главным «менестрелем» при ее иллюзорном (или – иллюзионном?) дворе был, конечно, Александр Вертинский. Поэт-Пьерро.
«Вертинский? Впервые он появился у нас с письмом от Владимира Григорьевича – мужа Веры. Это было письмо с фронта.
Я ему как раз открывала дверь. Вижу, стоит худющий-прехудющий солдатик. Ноги в обмотках, гимнастерка вся в пятнах, шея тонкая, длинная, несчастный какой-то.
Он служил тогда санитаром в поезде – передвижном госпитале. Я провела его в гостиную. Он передал Вере письмо и стал приходить к нам каждый день. Садился, смотрел на Веру и молчал.
Однажды попросил послушать его. Это были какие-то никуда не годные куплеты. Вера честно сказала свое мнение. Потом он приносил еще и еще – и наконец Вере что-то показалось интересным. Она ведь сама очень хорошо пела старинные цыганские романсы, аккомпанируя себе на рояле. Вера попросила Арцыбушеву, которая была директором Театра миниатюр в Мамонтовском переулке (ныне Московский ТЮЗ, устроить выступления Вертинского. Он пел там своего “Маленького креольчика” и еще какие-то песенки, посвященные Вере. Помню, говорил, что получает три пятьдесят в вечер. Он, кажется, к тому времени был уже демобилизован.
Вертинский посвящал ей одну за другой все свои песенки: “Лиловый негр”, “В этом городе шумном…”, “Где Вы теперь?” и так далее. У меня бывали постоянно стычки с Вертинским – полушутливые, полусерьезные.
В моей комнате стоял инструмент. Он заходил ко мне и часами одним пальцем подбирал свои мелодии. Готовить уроки при этом я, конечно, не могла и молила его перейти куда-нибудь. Он отвечал “сейчас, сейчас”, и это “сейчас” длилось часами. Я его прямо возненавидела. В Балетной школе Большого театра, где я училась, спрашивали очень строго не только в классе балета, но и по всем предметам, а вот из-за этих “креольчиков” я просто не могла заниматься».
(из воспоминаний сестры, С. В. Холодной, записанных А. Каплером)
Некоторые исследователи творчества Вертинского полагают, что стихотворение «Сероглазочка» было посвящено не Вере Холодной, а некоей Валентине, к которой шансонье питал симпатию осенью 1915 года… В стихотворении есть строчка: «Ваши волосы, сказочно длинные…», а Вера Холодная никогда длинных волос не носила… Впрочем, оговорюсь: так говорят не исследователи. Серьезных исследователей творчества Вертинского пока еще не было, а были авторы вступительных статей к сборникам его стихов и издатели, несколько произвольно трактовавшие посвящения к стихам.
В первоисточнике перед «Сероглазочкой» вместо посвящения стоит только одна буква «В». А осенью 1915 года Вертинский питал симпатию только к одной «сероглазочке В». – к сероглазой Вере Холодной. Что касается «сказочно длинных волос», то это не более чем красивый речевой оборот, удобно ложащийся в рифму. В конце концов, во многих сборниках стихотворений Вертинского, изданных полупиратским способом, вовсе перепутаны посвящения или внесены стихи, не принадлежавшие перу Вертинского. Например, в книге А. Вертинский «Избранное. Годы эмиграции» (Москва, «Новатор», 1990 год) песни «Лиловый негр», «Маленький креольчик» и «Ваши пальцы пахнут ладаном» посвящены некоей «В. Холодовой», и в этом же сборнике Вертинского – «Сероглазый король», стихотворение Ахматовой, стихи других поэтов начала века… Впрочем, это не более: чем отступление. «Сероглазочка» была посвящена Вере Холодной. Именно ей. Так же как вышеперечисленные «Лиловый негр», «В этом городе шумном…», «Маленький креольчик» и последнее – печальное: «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо Вам, никого теперь не жаль…»
«Я не знаю, кем она была прежде. Говорят, актрисой маленького театрика – опереточной, что ли.
Небольшого роста, тонкая, смуглая, с большими, слегка оттененными и немного печальными глазами и капризным ртом.
Маленькая, никому не известная актриса.
И случилось так, что ее узнали все, во всех уголках России.
Вера Холодная – королева призрачного и великолепного трона. “Королева экрана”.
Я не знаю, кто она: нежно ли ее сердце, проста ли душа. Но я знаю, что чуткий, нервный поэт Вертинский посвящал ей свои песенки – этот прелестный бред, эти кажущиеся неглубокими и овеянные неизъяснимым очарованием арриэтки Пьеро.
Он тоскует по ней:
“Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?”
Она грезится ему таинственной, загадочно-пленительной женщиной, ищущей неизведанных наслаждений то в притонах Сан-Франциско, то в ласках экзотического малайца…
Может быть, она такая.
Не знаю.
Но, когда я ее вижу на экране, я вспоминаю эти грустные песенки, и моментами кажется, что не только наркотики вызвали в воображении больного, издерганного, похожего на Пьеро поэта его порою трогательные, порою жуткие образы.
Может быть, этот изящный, надменный рот королевы сказал влюбленному поэту слова печальные и последние, как осенние листья.
Это нежно и хорошо: милый, бледный, “кокаином распятый” поэт и очаровательная капризная королева.
Неведомо откуда пришедшие, кем-то найденные и ставшие вдруг милыми и близкими».
(Юрий Олеша «Поэт и Королева»)
Песенки Вертинского, вдохновленного ангельской красотой и чистотой Веры Холодной, прелестны. Жаль, невозможно процитировать их в нашем издании: близкие поэта так строго стоят на защите его «авторских прав», что едва ли не рискуют вовсе лишить его заслуженной некогда популярности…
Впрочем, песенки Вертинского знают многие.
Но помимо Вертинского были, конечно, и другие поэты – и поэтессы – посвящавшие стихотворения Вере Холодной.
II
Это было настоящим поветрием.
Модой.
Явлением.
В своей книге я могу привести только некоторые из этих стихотворений… Лучшие.
На самом деле их было много больше. Можно было бы составить целый сборник. Туда бы вошли разные стихи – серьезные лирические и полушутливые, но все, абсолютно все – восторженные.
Теперь звездам стихов уже не посвящают.
А если и посвящают, серьезные киноиздания этих стихов все равно не печатают…
А тогда ни один номер «Киногазеты» не обходился без стихов поклонников!
Дамы – Наталия Литвак и Ксения Мар – и еще больше мужчин, преимущественно прятавшихся за псевдонимами, словно соперничали в воспевании красоты «королевы экрана».
И после 1918 года этих стихов уже никогда и нигде не печатали…
Забыли? Не считали достойными упоминания?
Вы – ангорская кошечка, статуэтка японская.
Вы – капризная девочка с синевою очей.
Вы такая вся хрупкая, как игрушка саксонская.
Вы – Мадонна из мрамора в ореоле кудрей.
Я люблю Ваши пальчики… О, какими усталыми
Они кажутся в блеске этой массы колец…
Почему Вы вся грустная, и улыбка увялая…
Вам, как бледной принцессе, не под силу венец…
И меха Ваши белые, в них Вы зябко закутались,
Они шепчут Вам ужасы про холодную сталь…
В том углу хризантемы, как-то странно запутались
В темный сумрак, как в странный лиловатый вуаль…
Вы мне шепчете, бледная, – «я устала, бессильна я…
Если б знали, как больно мне»… В темноте гобелен
Нас окутала мгла роковая, могильная,
И не выйти из этих заколдованных стен…
Наталия Литвак
Мечта экрана
Мелькают тени передо мной.
Вот образ, как мечта, прелестный,
Тревожно яркий и живой,
Как сон, загадочно-чудесный.
Напрасно верил я судьбе,
Пославшей мне мечту живую.
Душой нездешнее люблю я,
Но тщетно жду его к себе.
Доволен будь, что это сон,
Стремиться к большему не смея —
Мечта – немая Галатея,
А ты – слепой Пигмалион.
М. Р. Т-в.
Моя изящная, больная Коломбина,
С улыбкой грустной больших, печальных глаз,
Вся кружевная в ярких отсветах камина, —
Я – Ваш Пьерро… Я не покину Вас…
Вам надоел шутливый маскарад,
И Вы теперь одна в покинутой гостиной…
Ваш легкий, кружевной и вычурный наряд
Вас делает такой прелестной и невинной…
Я Вам не покажусь… Я у куста азалий
Останусь в уголке за Вами наблюдать,
Когда, устав от маскарадных вакханалий,
Вы будете здесь тихо отдыхать…
Забудьте, что есть Полишинели
И Арлекины с тонким острым ядом…
Вас убаюкают здесь мерные качели,
Мою больную Коломбину с грустным взглядом.
Наталия Литвак
Кто-то пел про смуглого, стройного креольчика…
Где-то в задней комнате чокались фужерами…
Звякали так нежно, мягко колокольчики
В твоей красной комнатке с алыми портьерами…
Прилегла, усталая, в уголке диванчика,
В красном свете странная и такая близкая…
И, касаясь изредка тонкого стаканчика,
С детскою улыбкою пьешь Аи искристое.
И звенят насмешливо, тонко колокольчики:
«Уходи… Не сбудутся грезы фантастичные…»
И так жалко, жалко смуглого креольчика
И рояля звука жалко гармоничного.
Наталия Литвак
Кинопризнанье
Почему я безумно люблю,
Когда Вы у камина мечтаете?
Красоту проявляя свою,
Вы все сердце мое покоряете.
Жизнь за жизнь я отдать бы готов,
Когда вижу Вас лунной красавицей.
Песнь любви торжествует без слов,
И миражи мечтаньям представятся.
Пламя неба мне видится в Ваших очах.
Тень греха на душе просветляется.
А Тобою казненный, поверженный в прах,
Человек-зверь, как раб, укрощается.
Сердце ранят мне грусти мечи,
Но воскреснет Ваш образ пред мной,
И шепчу я: «молчи, грусть, молчи» —
Это сказка любви дорогой.
И средь шумного бала, под музыки звон,
Мнится, дремлют плакучие ивы…
Рад я пытке молчанья, я ей упоен,
Даже ядом столичным счастливый.
Пусть живой труп стоит предо мной —
В нем я те же увижу созданья,
Что чаруют своей красотой,
Неизбывной улыбкой молчанья.
Жадно образы Ваши ловлю
И в молчаньи от счастья немею…
Почему так безумно люблю,
Я, конечно, сказать не сумею.
«Он»
На Ваших бледных, прозрачных ручках
Блестят сапфиры и бриллианты…
В столовой долго и однозвучно
Десять ударов били куранты…
Вы так устали, моя маркиза!
Глаза закрыли, и на диване
С улыбкой легкого полукаприза
Вы задремали в ночном тумане…
Прощай, маркиза!.. Сейчас вернется
Маркиз твой старый, сухой и скучный…
Маркиза встанет и засмеется,
Но как-то странно и однозвучно…
Вы не забудьте, что там, в столовой…
Пока прощайте!.
. Ах, да… Вы спите…
Но ровно в полночь авто готовый…
«Ах, я все слышу… Сегодня… Ждите…»
Наталия Литвак
Позабудьте свои печали,
Прочь откиньте забот обузы —
В этом маленьком душном зале
Правит праздник Десятая Муза.
Вы, уставшие в грохоте фабрик
От работы и слов, и строчек,
Посмотрите: ведь каждый кадрик —
Это светлой мечты кусочек.
В этой пляске пойманных мигов
Человеческий разум, как витязь…
Перед вами Молчанья книга,
Растворитесь в ней и учитесь!
Вас. Лебедев
«Вера Холодная» (напечатано в «Киногазете» № 13, июль 1916 года, под рубрикой «Наши артисты»):
Хоть повези в Америку,
Понравится и там.
Так «делает истерику» —
Не верится глазам.
Глаза такие жгучие,
Что мы б спросить могли:
«Уж не было ли случая,
Чтоб фильм они прожгли?»
Артистка превосходная —
Вот мненье москвича.
Фамилия «Холодная»,
Игра же – горяча!
Она была королевой. Ей посвящали стихи. Но почему – она? Почему именно ей – такая слава? Почему эта скромница, дочь учителя, жена юриста, мать двух дочерей, имеет такой успех у публики?
Почему именно она?!
Она хорошая актриса…
Да полноте! Она непрофессиональна, у нее нет школы, в России много замечательных, талантливых, а главное, настоящих актрис!
Она очень красива…
Но разве нет в России других красивых женщин?
Есть такие, которые и красивы, и талантливы, и обучены как следует!
Ольга Гзовская с ее скульптурным телосложением и профилем античной камеи.
Вера Коралли, яркая, легкая и грациозная, как бабочка, по словам Перестиани, «принесшая в кино отголоски своих балетных успехов».
Наталья Лисенко с ее тонким, интеллигентным лицом, с ее гордой осанкой и ясным взглядом золотисто-карих глаз.
Анастасия Вяльцева, романтическая и изящная, словно сошедшая с миниатюры середины прошлого столетья.
Темная, пылкая, белозубая Пола Негри с ее точеными плечами и хищным огнем в глазах.
И, наконец, Зоя Баранцевич. «Типичнейшая “божья коровка” с внешностью наивной институтки» – как охарактеризовал ее Перестиани. Такая же ангелоподобная, нежная, большеглазая, печальная, кажущаяся по-детски наивной и беззащитной – в сущности, тот же типаж, что и Вера Холодная!
Но как бы профессионально, с какой бы самоотдачей они ни играли, они все равно не получают и десятой доли того успеха, того восторга, какой вызывает у публики один лишь взгляд Веры Холодной – печальный, сумрачный взгляд из-под полуопущенных мохнатых ресниц, из-под упавших на лоб темных кудрей…
В чем заключается тайна успеха Веры Холодной?
Почему признанные театральные актеры, начиная сниматься в кино, не имели и крупицы того успеха, который сопровождал весь краткий творческий путь «красивой натурщицы»?
Только ли потому, что на экране они были лишены такого важного выразительного средства, как голос, а киноактриса Вера Холодная изначально готовила себя к безмолвию?
III
Когда ее попросили сказать что-нибудь для вступления к посвященной ей «Киногазете» № 22 – что-нибудь, что можно будет поместить как эпиграф к последующим текстам, возле самой большой ее фотографии, она сказала:
«Слова – это дивно звучащие струны человеческой души, говор цепи чувств, переживаний… Слова – это высшее, что даровано человеку.
Но есть в жизни НЕЧТО, где слово бессильно, бывают моменты в жизни человека, не передаваемые словами, там молчание красноречивее слов. Немые страдания глубже, тягостнее… Молчаливая радость бурливее, порывнее… Чувствовать и не говорить… Страдать без слов, когда сердце рвется… Трепетать, охваченной порывом счастья… И не высказать это словами, криком, этот язык молчания, язык чувств самой души – как он велик, необъятен!
Это – Великий Немой.
Радуясь и страдая, в слезах и смехе, он мне дорог, понятен в своей глубине и силе, за это я люблю его, Немого и Великого».
Надо сказать, что загадку Веры Холодной пытались разгадать еще при жизни ее.
Иван Николаевич Перестиани, близко знавший Веру Холодную, писал в своих воспоминаниях: «Я часто ломал голову над причиной того исключительного успеха, каким пользовалась Вера Холодная. Мои наблюдения при совместной работе давали удивительные выводы. Я категорически утверждаю, что В. В. Холодной были совершенно чужды какие бы то ни было эмоции творческого характера, в каких бы драматизированных или трагических положениях она ни снималась.
Всегда и везде она оставалась той же простенькой Верочкой, “доходившей”, несмотря на это, к зрителю с невероятной силой. Я знаю, что в ранней юности жизнь была очень неласкова к Верочке. Я знаю, что ей пришлось перенести много тяжелого. Налет грусти всегда был ей свойствен. Она смеялась редко и смеялась невесело…»
В 1917 году, после громкого успеха фильма «У камина», известный театральный критик Веронин написал: «Вера Холодная не создавала, она оставалась сама собой, она жила жизнью, данной ей; любила любовью, какую знало ее сердце; была во власти тех противоречивых и темных сил своей женской природы, которыми тонкий далекий диавол оделил ее от рождения. Она оставалась олицетворением пассивного существа женщины, чувства, отражающего веселые и жестокие забавы судьбы, – женщины, очарование которой так же неразложимо, как бесспорно».
Тогда уже одно только это было воспринято как откровение.
Нет какого-то особенного искусства, какого-то великого актерского таланта – да и не нужны искусство и актерский талант, когда актриса является совершеннейшим воплощением женственности, запечатленным на пленке!
А в 1918 году, в том самом знаменитом номере «Киногазеты», посвященном творчеству Веры Холодной, он же напечатал статью «По ту сторону искусства», в которой в обычной для себя несколько уничижительной манере неожиданно для всех признал кино искусством, а не развлечением для масс и выявил то основное, что различает кино и театр, киноактера и театрального актера.
Считаю нужным привести эту статью полностью: в ней есть ответы на многие вопросы. Не на все, но действительно на многие…
«Экран – враг театрального, драматического искусства. По крайней мере – школьного.
Экран – непримиримый враг сценического актера. Он с циничной откровенностью разоблачает мертвую трагическую маску и высокие котурны. Он с насмешливой наглостью преображает богатый и четкий жест актера в неубедительный и примитивный излом марионетки.
Экран оскорбляет актера, беря от него прежде всего человека, превращая его в простого натурщика. Он требует от актера собственного интеллекта, который светится в глазах; ненаигранного чувства, заставляющего содрогаться тело; действительной воли, отраженной рисунком воли и твердым взглядом.
На экране мало – играть, мало – казаться. Для него прежде всего – быть.
Но если экран способен оскорбить самых гордых своим искусством, то он может также превознести самого неискусного из них.
Лучшим доказательством этого может послужить артистический успех на экране Веры Холодной. Успех, которому долго искали объяснения и находили одно время единственное оправдание: она – красивая женщина.
Пока наконец не стали серьезно задумываться над вопросом, да только ли в красоте тут дело. Красивых актрис на экране много, при этом и красота В. Холодной не того характера, который угождает на массовый вкус.
Невежды, лишенные дара предвидения, пробовали приписывать Вере Холодной сценическое дарование.
Но она сама разоблачила это измышление, поехавши в Тверь на гастроли, и в посрамление своих невежественных льстецов прескверно сыграла там графиню Юлию. После чего она уже твердо решила: “Лучше быть первой в кинематографической деревне, чем последней в театральном Риме”.
Унижение паче гордости. А для В. Холодной это унижение стоит известности многих театральных знаменитостей.
В чем же тайна ее исключительного успеха?
Разгадка ее чрезвычайно проста: Вера Холодная оказалась прекрасной моделью для фотографического аппарата.
Экран ее принял как интересную натурщицу, очень ценную для сюжетной светописи.
Недаром первым, показавшим Веру Холодную на экране, был покойный Е. Ф. Бауэр. Не следует слишком узко понимать сделанные определения “модель”, “натурщица”. От экранной “натуры” требуется нечто иное, чем от модели натурного класса.
Для экрана прежде всего нужно лицо, потому что модель экрана является одухотворенной и оживленной моделью, долженствующей помимо позы дать движение, дать характер, пластически выявить чувство, дать осязаемую форму всем смертным грехам сердца и всем его благим порывам.
Сцена не знает этой живой модели, она ее раскрашивает и декорирует, она имеет особые условные знаки и интонации, дающие более или менее яркое определение искомых настроений.
Экран может дать меньше и больше сцены.
Меньше – потому, что он нем и недоверчив к жесту. Больше – потому, что выявляет настроение полнее и убедительнее, несмотря на относительную бедность своих изобразительных средств.
Это случайные apriori дают некоторую исходную точку для суждения о В. Холодной как кинематографической артистке.
Ее дарование киноартистки едва ли переходит заметно за грани даров природы, отпущенных ей как женщине. Причем даже в этих уже ограниченных пределах далеко не все характерно и интересно для нее.
Прежде всего ее душе совершенно чужды активный, трагический порыв, воля к борьбе, властная сила идеи.
Она женщина в первом ее воплощении, обреченная любви и ищущая возлюбленного. Она женщина, больная тоскою и страстью. Помните, как в “Песни песней”: “Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви”.
Эта роковая обреченность любви и очарование мужественной красоты являются характерной манерой В. Холодной в ее любовных сценах. Когда этот индивидуальный подход отвечал и объективной характеристике героинь различных пьес, Вере Холодной удавалось создавать прекрасные и правдивые образы. Одним из таких ее созданий была Валерия в “Песне торжествующей любви” – ее первая большая роль на экране.
В других случаях эта известная пассивность женского сердца, милая сама по себе, заставляла подозревать недостаточную разносторонность таланта артистки. И когда все та же Валерия вспоминалась в демимоденке в “Шахматах жизни” и в даме буржуазного света в “Жизни за жизнь”, то такое единообразие манеры было досадно.
Впрочем, несправедливо слишком упрекать В. Холодную за отсутствие достаточного опыта в этих именно картинах. Тогда она только начинала. Это был первый сезон ее артистической карьеры.
Может быть, немалая доля вины за эту монотонную манеру лежит на покойном Е. Ф. Бауэре, который любил пользоваться актером как чистой краской, не смешивая ее с другими, не изменяя ее тона и довольствуясь ее привычной звучностью.
С настроением “обреченности” у В. Холодной органически и закономерно связано другое настроение: испуга, загнанности, замкнутого в себе страдания и как реакция против этих чувств бессознательная жестокость, мстительность, коварство, скрытые под непроницаемым флером слишком глубоких, слишком влекущих глаз.
Наконец, вполне владеет В. Холодная настроениями мечтательности, воспоминаний, таинственного молчания смерти.
Таков в общих чертах диапазон настроений артистки.
Лицо В. Холодной исключительно благородно. Оно редко лжет, и то, о чем оно говорит, почти всегда бывает неподдельно искренно и от какого-то неугасающего чувства.
– Натурщица! Саломея, встреченная на бульваре. Мадонна, продающая газеты.
В этом, вероятно, разгадка тайны призванных творить на экране.
Экрану нужен живой человек, обладающий даром искренности, даром светлой мысли и глубокого чувства.
Прежде всего человек и только затем – актер.
Прежде всего живая модель, “натура” и затем уже игра.
Как нет для экрана грима молодости, так не существует для него и технического секрета – большой артистической разносторонности.
В этом лежит объяснение исключительной удачи на экране В. Холодной, несмотря на ее артистический дилетантизм, и неудачи многих корифеев сцены, которые только что неприемлемы для экрана.
В полном смысле слова Вера Холодная является первой русской актрисой экрана.
Может быть, будут и уже есть другие. Может быть, будут и уже есть более яркие, более одаренные.
Но это не отнимет у нее чести первой победы над театральными мастерами и мастерицами на экране и утверждения той истины, что кино должно создать своего актера и свою школу драматической игры.
Заслуга немалая. И за меньшее принято в наше время чествовать при жизни на случай грядущей славы и бессмертия».
(В. Веронин «По ту сторону искусства», «Киногазета» № 22, 1918 год)
Прав был Петр Иванович Чардынин, утверждавший, что для кино нужны свои актеры, режиссеры, писатели, потому что кино – совершенно особый вид искусства и театральный опыт для него не годится – изначально обречен на неудачу.
Кто был лучшим режиссером начального периода немого кино? Евгений Францевич Бауэр.
По профессии – декоратор!
Ну а лучшей актрисой, «королевой экрана», стала прекрасная женщина. Просто прекрасная женщина, пришедшая в киноателье не из условного мира театральных подмостков, а с улицы, из мира реального.
И прав был критик Веронин… Грядущая слава и бессмертие Веры Холодной были уже очень близко. Много ближе, чем мог он себе вообразить! Можно сказать, что Вера Холодная стояла на пороге бессмертия уже в тот день, когда приехала в Одессу: 28 июня 1918 года.
Читать ««Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи» — Ваксель Ольга Александровна — Страница 49
Только глубоко ночью я ушла спать, оставив Льва с компрессом на голове, плачущим и просящим прощения. Я смеялась правда, тогда, когда он душил меня и ругал последними словами, но теперь мне стало не по себе. Жить под одной крышей с человеком, ненормальным до такой степени, — это уже слишком: «C’est trop pour une personne»[446], как говорит моя мамаша.
Но приходилось мириться и ещё и еще тянуть это пребывание в одной квартире, в смежных комнатах. По советским законам ни один человек не может быть выселен среди зимы на улицу. Жалость уживалась во мне с чувством самосохранения. Эта постоянная трепка нервов привела к тому, что начала всё настойчивее являться мысль об отъезде хотя бы временном, ради отдыха, чтобы самой не заразиться этим сумасшествием.
Ещё в феврале Х[ристиан] совершенно теоретически интересовался возможностями путешествия по Кавказу. Постепенно эта идея созрела в план поехать вместе на время его отпуска, посмотреть все, что можно. Роль гида мне очень льстила в данном случае, и в этой поездке я усматривала столько возможностей для нашего сближения. А главное — не спешить, не расставаться столько времени. Это все, о чем я смела мечтать. Мне стало казаться, что Х[ристиан] действительно начинает любить меня. Мне было страшно об этом подумать, но все его поведение говорило об этом. Наши длинные беседы, наши вечера, когда мы просиживали часы и часы, не замечая времени, и бродили по городу, который нам обоим нравился.
А когда я обнимала его, — это был действительно трепет живого сердца. Он говорил мне, что ожил, что он снова хочет жить и любить меня и работать, сделать что-нибудь для своей маленькой Норвегии. Я была горда и счастлива.
Бывали минуты, когда мне казалось, что возвращается пора безумия, что я снова слишком начинаю увлекаться, я мучаю моего друга своей чрезмерной страстностью. Но я вовремя брала себя в руки, только сжимала зубы до скрипа, чтобы не проявить как-нибудь своих бурных настроений. Иногда во сне мне казалось, что я громко произношу его имя. Я просыпалась, обнимая подушку[447].
31/8 32
ОЛЬГА ВАКСЕЛЬ. СТИХОВОРЕНИЯ
Елена Чурилова. От комментатора
Стихотворения О. Ваксель публикуются по машинописным копиям, принадлежащим А. Ласкину. Всего сохранилось более 170 стихотворении разных лет. Самое раннее из обнаруженных датируется 1913 г. Среди указанных дат наиболее часто встречаются 1922–1923 гг. Как заметил А. Смольевский, его мать в период депрессии (1924–1931) стихов почти не писала.
Последняя авторская датировка — 31 мая 1932 г. О том, что О. Ваксель вновь обратилась к стихам в 1931 г., и о своей первой встрече с её творчеством Смольевский писал: «В том 1931 году я помню, что видел в руках Лютика в первый раз чёрную клеёнчатую тетрадь, в которую она переписывала что-то. Позднее, вскоре после её смерти, бабушка Юлия Фёдоровна мне дала прочитать мамины стихи в двух тетрадях и на листочках машинописи, и они стали понемногу входить в моё сознание» (коммент. А. С.). Часть неизвестных стихотворений О. Ваксель Смольевский обнаружил после смерти отца (см. примеч. 164) среди его бумаг.
В 1980-х годах Е.К. Лившиц подала Смольевскому идею опубликовать стихи матери. Но прежде, как он писал, А.А. Ахматова «незадолго до смерти… познакомилась с несколькими стихотворениями Ольги Александровны Ваксель и, отметила талантливость, рекомендовала подумать о подготовке их для печати» (ИРЛИ. P I. Оп. 4. Ед. хр. 244. Л. 4). Он обратился к поэту М.А. Дудину, тот передал рукопись ее стихов С.
В. Ботвиннику.
При участии обоих поэтов четыре стихотворения О. Ваксель были впервые опубликованы в сборнике «День поэзии» (Ленинград, 1989) с предисловием Смольевского.
Во время чтения стихов матери Арсений Арсениевич неизменно пользовался машинописными листами. Оригиналы в 1980 г. переданы им в рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. Это тетрадь в тёмно-коричневом переплёте, блоки небольших листов вроде записных книжек без обложки и многочисленные листы со стихотворениями (P I. Оп. 4. Ед. хр. 240–242; Ед. хр. 243–244 — пять фотопортретов и биографическая справка об О.А. Ваксель). Часть текстов в тетрадях и на листках напечатана автором на дореволюционной машинке, но уже без использования твёрдого знака. Значительная часть стихотворений, главным образом 1920–1922 гг., имеет пометки карандашом (Ед. хр. 241) и чёрными чернилами (Ед. хр. 240): х[орошо] или о[чень] х[орошо], сделанные неустановленным лицом.
27 февраля 1996 г.
в петербургском кинотеатре «Ленинград» в программе «Серебряный век» прошёл памятный вечер, посвящённый двум поэтессам — Вере Аренс и Ольге Ваксель. Звучали воспоминания и стихи.
СТИХИ
«Я люблю в старых книгах цветы…»
Я люблю в старых книгах цветы,
Тусклый запах увядших листов.
Как они воскрешают черты.
Милых ликов, непрожитых снов!..
Я люблю запыленных цветов
Бессловесно-живые письмёна…
Я живу средь непрожитых снов,
Тишины и вечернего звона…
<1915–1916>
«О тебе, в холодном Петрограде, сонном…»
О тебе, в холодном Петрограде, сонном,
Затерявшемся, я думаю всечасно…
Мысль моя поет, поет безвластно
О тебе, в безвестную влюбленном.
Где-то там мой север белоночный
Над тобою простирает крылья…
Я люблю, люблю мое бессилье…
Жизнь — туман над нивою молочный…
Сладко мне хранить немую верность,
Сладко забывать твои глаза мне…
Встретив взгляд твой в сероватом камне,
Постигать надежды эфемерность.
Хорошо, что я тебя уже не встречу, —
Радостно и жутко забыванье…
Всех оков надежды разбиванье
Числами кровавыми отмечу.
Ни одно желанье не забыто,
Нам с тобой не заключать условий…
………………………………………..
Скрип арбы да сонный рев воловий,
Мерный стук покорного копыта…
…………………………………………
Я хочу, чтоб ты остался верен
Женщине, которой я не знаю,
Я хочу, чтоб ключ к земному раю
Для меня был навсегда потерян.
7 августа 1917, Коктебель
Павловск
Стройность елей,
Акварели Из серебряно-зеленых…
Отражения в затонах
Золотистого пруда
Паутинного моста
И зеленого креста,
В облаках лучом пронзенных…
Лист осенний блекло-яркий,
Меж ветвей колонна, арка,
Тишина зеркальных вод,
Неба бледно-синий свод…
Вот — Сказка Павловского парка.
Лето 1918 г.
Ольга Фокина – биография, фото, личная жизнь, новости, стихи 2021
Биография
Ольга Александровна Фокина – советская и русская поэтесса, лауреат Государственной премии РСФСР имени М.
Горького и Большой литературной премии России, почетный гражданин Вологды.
Поклонники ее таланта уверены, что если бы Ольга Фокина написала только одно стихотворение «Звездочка моя ясная», то навсегда вошла бы в поэтическую классику России. Но наследие Фокиной богатое: 23 поэтических сборника, сплав народных традиций с изысканностью Серебряного века.
Стихи Ольги Александровны вошли в нашу жизнь любимыми песнями.
Детство и юность
Родилась поэтесса в омываемой тремя холодными морями Архангельской области в 1937 году. Выросла в деревне Артемьевской в многодетной семье, где несколько поколений зарабатывали на жизнь крестьянским трудом, возделывая землю.
Ольга ФокинаДетство Ольги Фокиной было трудным. Вскоре после ее рождения грянула Великая Отечественная война. Отец, болевший туберкулезом, отправился на фронт, оставив шестерых детей на попечение жены. Вернулся глава семейства в 1943-м и в том же году скончался.
Ольга Александровна, вспоминая голодное детство, на всю жизнь сохранила бережное отношение к хлебу и привычку не выбрасывать даже засохшую корочку.
Чтобы выжить, маленькие Фокины ели картофельные очистки и просили по дворам милостыню.
Однако воспоминания о детстве – это не только голод, смерть отца и борьба за выживание. Ольга Фокина, мысленно листая страницы биографии, вспоминает добрую маму, которая разбудила в ней творческое начало. Окончившая 4 класса церковно-приходской школы, женщина наизусть знала десятки стихотворений русских поэтов, которые душевно декламировала детям долгими зимними вечерами.
Любовь к поэзии родилась у Фокиной и благодаря жизни в суровом северном крае, обитатели которого любили старинные народные песни, исполняя их на праздничных застольях и на завалинке после трудного дня. Окончив начальную школу, девушка отправилась учиться в медицинское училище. Учеба давалась Ольге легко, но душа лежала к иному: каждую свободную минуту Фокина сочиняла стихи.
Ольга Фокина – студентка медучилища (в нижнем ряду в центре)С отличием окончив училище и получив право без экзаменов поступить в медицинский вуз, Ольга Фокина направилась в педагогический институт.
Но на филологическом факультете требовалась рекомендация, которой у юной поэтессы не было. Местное отделение писательского союза ответило девушке отказом, хотя ее стихи охотно печатала архангельская газета «Северный комсомолец».
Молодой медсестре доверили руководить медпунктом на отдаленном от цивилизации лесоучастке Ягрыш. Преодолевая километры бездорожья, чтобы добраться до требовавших медицинской помощи больных, Ольга сочиняла стихи.
Литература
В 1957 году Фокина во второй раз постучалась в желанную дверь: отправила сочинения в столичный литературный институт. Вскоре из Москвы пришел ответ: поэт Виктор Боков, восхищенный творчеством молодой коллеги, пригласил сибирячку в вуз. Приемная комиссия, ознакомившись с произведениями архангельского самородка, пришла в восхищение. Ее сочинения сравнили со стихами Марины Цветаевой, о которой 20-летняя сибирячка из глубинки в те годы не знала.
Стихи Ольги ФокинойВскоре студентка Ольга Фокина, посещавшая поэтические семинары, познакомилась с такими же самородками, как сама – выходцами из Вологодчины Василием Беловым и Сергеем Викуловым.
Во многом благодаря им Фокина после окончания вуза отправилась в Вологду, а не вернулась на родину. В Вологде познакомилась с земляком Николаем Рубцовым.
Трудилась в редакции «Вологодского комсомольца». В 1963-м выпустила первый сборник стихотворений «Сыр-бор». Через 4 года литератора наградили медалью «За трудовую доблесть». В 1976 году Ольге Фокиной за книгу «Маков день» вручили Государственную премию РСФСР, а в 1980-х в коллекцию наград добавились ордена «Знак почета» и «Трудового красного знамени».
Стихотворение Ольги Фокиной «Подснежники»Поклонники таланта поэтессы отмечают ее стихи о войне. Детство, опаленное ужасами и лишениями Великой Отечественной, вылилось в проникновенные рифмы. В них переплелись горечь и доброта. Яркий пример – стихотворение «Подснежники».
Отдельная глава творчества Фокиной – стихи для детей, рассказывающие маленьким читателям о родине, о природе. «Родник», «Весна», «Встреча» – рифмованные строчки льются легко и находят дорогу к юным сердцам. Последний сборник, которым Ольга Фокина порадовала любителей поэзии, вышел в 2013 году и назван «Маятник». За него поэтесса награждена Всероссийской литературной премией им. А. Прокофьева «Ладога».
Десятки стихотворений Ольги Александровны стали текстами для популярных песен, которые знают и любят миллионы меломанов. На музыкальном фестивале «Песня-77» Людмила Сенчина исполнила композицию на стихи Фокиной «Черемуха». А песня «Звездочка моя ясная», которая начинается строчкой «Песни у людей разные, а моя одна на века» – хит вокально-инструментального ансамбля «Цветы».
Композиции на стихи поэтессы вошли в репертуары Елены Камбуровой, Валентины Толкуновой, Альберта Асадуллина, Олега Анофриева.
Личная жизнь
С будущим мужем Ольга Фокина встретилась в столице, в литинституте. Александр Чурбанов – коллега, литератор. Вскоре оба получили членство Союза писателей.
Ольга Фокина и Александр ЧурбановПара прожила под одной крышей 10 лет. В браке родились дети – сын Александр и дочь Инга. Но творческие союзы, в которых двое честолюбивых и талантливых людей вспахивают одну ниву, редко бывают счастливыми.
Мужское самолюбие супруга Фокиной, написавшего роман «Море соленое», страдало от того, что популярность жены превышала его собственную. Писатели расстались, но официального развода не оформили.
Ольга Фокина с детьми Ингой и СашейДочь литераторов – Инга Чурбанова – тоже пишет стихи, она член Союза писателей. Сын выбрал иной путь: окончил физмат и трудится инженером-программистом. Дети подарили матери шестерых внуков.
Ольга Фокина сейчас
В 2017 году поэтесса отметила 80-летие. Она по-прежнему много и плодотворно работает, встречается с читателями, общается с журналистами.
После выхода сериала о поэтах-шестидесятниках «Таинственная страсть» Фокина, лично знакомая с Беллой Ахмадулиной, Робертом Рождественским, Евгением Евтушенко, высказала мнение о фильме. Ей не понравилось, что создатели проекта бросили тень на репутацию литераторов: разгульная жизнь с морем спиртного, по словам Ольги Фокиной, авторский вымысел.
Библиография (сборники стихов)
- 1963 – «Сыр-бор»
- 1965 – «Реченька»
- 1965 – «А за лесом — что?»
- 1967 – «Аленушка»
- 1969 – «Стихи»
- 1969 – «Островок»
- 1971 – «Самый светлый дом»
- 1971 – «Стихи. Библиотечка избранной лирики»
- 1973 – «Камешник»
- 1974 – «Маков день»
- 1976 – «От имени серпа»
- 1978 – «Полудница»
- 1979 – «Буду стеблем»
- 1983 – «Памятка»
- 1983 – «Колесница»
- 1983 – «Три огонька»
- 1997 – «Попахни, черемушка»
- 1998 – «Разнобережье»
- 2003 – Избранные произведения, в 2-х томах
- 2013 – «Маятник»
Стихи / Ольга Анатольевна Покровская
Моцарт
Утешив насущные нужды,Нам воду послав и огонь,
Ты Моцарта дал нам – как дружбу,
С небес протянул, как ладонь.
И этой ладонью измятой,
В следах поцелуев и слёз,
Мы так же, как прежде, богаты.
Забвение – не всерьёз.
В провинции, в библиотеке,
С обидой на старом лице,
Бог знает, чьей ради утехи,
Скрипачка давала концерт.
Вот там-то, в хранилище нищем,
В безвестном уездном краю,
Из дерева скрипки он вышел –
Послушать сонату свою.
С ней выплеснулась на свободу
Вся правда о нём, о живом.
И Моцарт солёную воду,
Как смертный, отёр рукавом.
И люди заплакали тоже.
И плач их не скоро утих.
Ведь так это было похоже
На родину вечную их!
Электричка
Я люблю подождать в одиночку,И, дождавшись, прочесть перед сном
Электрички печатную строчку
Отстучавшую стих за окном.
Как творенье далёкого рая,
Приглушенная лесом строка
Полувнятна. Но я разбираю,
Хоть не знаю того языка.
Этот голос колес гениальный
Утешавший любую тоску,
С детства слышанный, первоначальный.
Я ему не внимать не могу.
Вешний шум скоростных перегонов,
В нем извечных вращение тем.
А с железками рельс и вагонов
Он, конечно, не связан ничем.
Рай
Я живу, как волшебник в садуИ от бочки, налитой дождями,
Утром с лейкой тяжелой иду,
Поднимаю цветочное пламя.
И встают вдоль дорожек моих
Полевые цветы и лесные,
И приходят ко мне издали
Дорогие мои и родные.
Птицы летние в садик летят,
Звери бедные ждут у забора,
Все про Бога со мной говорят,
И доверчивей нет разговора.
Заходите в открытую дверь,
С рук поешьте, напейтесь из блюдца,
И поспите на тихой траве,
Хоть под горкой машины несутся,
Хоть под горкой века пронеслись,
А у нас – самовар и варенье,
И такая бессмертная жизнь —
Вся под куполом птичьего пенья!
Примирение с хорошей погодой
Дождливой осени поклонник,Как я любил, чтоб ветер выл,
Намел листвы на подоконник
И яблоком по крыше бил.
Своим разнузданным порывом
Он в сердце мне вливал покой,
Я в кои веки был собой –
Жизнелюбивым и счастливым.
Хоров осенних грозный строй
Мне жизнь дарил, я был их атом,
И мельницу считал сестрой,
А безымянный парус – братом.
Я лермонтовский мой запал,
Берёг для бури быстротечной,
А после в скуке бесконечной
Антициклоны наблюдал.
Пока однажды у двери
Не встретил пса с промокшей шкурой.
Мой милый дождь, мой вихрь хмурый
Его без жалости секли.
И понял я его печаль
По солнечному небосводу.
С тех пор люблю я, как ни жаль,
Одну хорошую погоду.
Начало августа
Кипящий сад! Сойдешь и обожжешься –Холодный дождь спросонья шею бьёт.
Под зонтиком едва ль убережешься.
В галоши влезу – и на огород!
Холодный дождь, твою я знаю душу.
Рубя с плеча, о жертве не грустя,
Ты лето, как фантазию, разрушишь
И поездом умчишься на октябрь.
Ты лето сломишь, как большую ветку.
Нарушен ток, нельзя в обратный путь.
Еще на речку сбегаем, но редко,
Еще позагораем, но чуть-чуть.
Стою в меже, смотрю на поле брани,
Как бьют в укроп кипящие лучи.
И нету у меня июньской рани.
Сплошную рану ливня залечить.
И нету у меня жары июля
Размокшую дорогу подсушить.
И чуда нет, и мир не умолю я
Хотя б на месяц осень отложить.
О трудностях осеннее-зимнего времени
Меня не увлёк листопад.Дожди не похитили сердца.
И зря торопливой метелью
Засыпало пруд к ноябрю.
Улёгся последний закат.
Захлопнулась тайная дверца.
Я глохну в предзимнем безделье
И гибель свою тороплю.
А было ли это давно!
За дождик по крыше платила
Я рифмой бесценной, волшебной!
Молилась метелям в окно.
Романа ткалось полотно,
Игла по скатёрке бродила,
Скрепляя тесьмою целебной
Мечту и реальность в одно.
Я в спячке. Но не умерла
Моя колдовская природа.
К зиме накупила бумаги
И ёлочных лампочек сеть.
И свечку в окошке зажгла —
Неделя до Нового года,
Дай, Боже, любви и отваги —
Безмолвие преодолеть.
Очнуться, чтоб стаял нарост
Глубокого льда под окошком,
Чтоб в талой воде обожгла
Я пальцы и сердце до слёз.
И ёлочный мой Дед Мороз,
И снега холодная крошка —
Всё ждёт, чтоб любовь ожила
И сутки направила в рост,
Чтоб волей священной своей
Печальный корабль мирозданья
Опять развернула к теплу,
желанной весне на поклон.
Чтоб в олове зимних морей
Светил маячок пониманья,
И в старый бинокль сквозь мглу
Желтел мать-и-мачехи склон.
***
Цветов весенних полную тачку,
Рассаду пёструю в черных комьях
Везу на грядки и чуть не плачу —
ведь хорошо мне!
Ста крыл весёлое трепетанье,
Живых анютиных глазок стаю,
Как бог, везу! О другом призванье
И не мечтаю.
Я знаю, есть чудаки такие,
Которым вечного лета надо.
А я хочу, чтобы труд мой сгинул
С первой прохладой!
Хочу в большую темную осень
Войти и крошево летней жизни —
Листву и ветки, — собрать и бросить
В костер душистый;
И той золой, прогоревшей, черной,
Погуще, вдоволь, усыпать землю,
Чтоб были сыты нежные зерна
Цветов весенних;
И после ждать, и с грязных коленей
Смотреть, как движется над лугами
Большое солнце сквозь дым весенний —
В летнее пламя.
Из отрочества
На перекрёстке тает лёд,Метель перетекает в лужи.
Смотрю в окно: а вдруг пройдёт
Тот человек, который нужен?
Но нет такого на земле.
Метель в мечту перетекает,
И жизнь — на письменном столе
Под стуком пальцев возникает.
Потустороннее бытьё,
Обманный сон, но у кого-то
Ещё похуже, чем моё —
Работа, а потом зевота.
И так бы можно жизнь прожить,
Всю, сколько там кому осталось,
Следя, как худенькую нить
Твоей мечты съедает старость.
Зато у тех, кто был смелей
И уберёг своё наследство,
Как дар, на повороте дней
Мечта перетекает в детство,
Счастливый век, наивный дух,
Пора смешных автомобилей!
Тебе тогда читали вслух
И зиму солью не губили.
Там рай. Но что если посметь —
Прозреть наперекор природе —
В миг, где душа минует смерть
И в Царство Божие восходит,
И все сокровища за так
Провозит, без лимита клади –
Любовь, родителей, собак,
Природу, музыку, тетради.
И земли вечные бурлят
Мечтой затерянной подростка –
Той, где с луны упал мой брат
В метель сырую перекрёстка.
Творчество
Что-то сегодня проснулась рано.И от того, что рано проснулась,
Меньше болит сердечная рана.
Щупаю – вроде бы затянулось.
Может, за то, что рано вскочила,
Вдруг получаю подарок царский!
Щедрый и радостный беспричинно
Снежный отрез темноты январской.
Хочешь – прожги его сигаретой,
В кофе метель намешай погуще.
Но для меня подойдёт не это.
Гляну в окно – и полёт запущен!
Белым по черному вьюга вяжет
Мест очертанья, героев тени.
Лётчик, а ну пристегнись сейчас же!
Сдует! Мы в области сновидений!
Ввинчиваясь в турбулентность книги,
Чую поля её и пожары,
Храмы и странников, и над ними —
Гулкие сердца её удары.
Всё. На последок слетят в ладони
Мелочи, реквизит, погода.
Что ж, соберём и в тайник загоним —
Чтобы потом разгребать полгода.
Утречко. Туча ушла на Химки.
Ищешь, покинут и пуст, как нищий:
Где вы, бесценные фотоснимки?
Кажется, было страниц на тыщу.
В полдень садишься марать бумагу.
Город в окне суетлив и ярок.
Может быть, если пораньше лягу,
Снова будет подарок?
Май
Сегодня утром ветрено в ветвях.Их парусина золотом надута.
И на крыльце, на палубе как будто,
Затеян разговор о кораблях.
Упершись мачтой в черноту земли,
В родную твердь с насаженной редиской,
Раздув полотнище березы над домишкой,
Мы заскрипим и снимемся с мели.
Черемухи отрадную волну
Поймает нос — вперед, и Бог поможет,
И птицы золотым шитьем проложат
Нам путь по голубому полотну.
И вот, летим над зеленью лесов,
И смотрим за дырявый борт забора,
И виден рай, и вспомнится не скоро,
Что парус — лес, а палуба — крыльцо.
Нам будет ветра синяя струя
Слагать судьбу. Мы завтракать не станем —
забудем запросто, коль в мире утром ранним
Затеян разговор о кораблях.
Апрель
Жара и снег — вхождение на тронАпреля. Синь и воздух золотистый,
Весёлый лес вынашивает листья,
И пир у воробьев, и свадьба у ворон.
И у ребят последние снежки,
Последняя лыжня по перелескам.
И приступ у меня — не то чтобы тоски,
Но — привыканья к признакам апрельским.
И я дышу, держу себя в руках,
Ровняю ритм сердечный и природный,
И чувствую погоды перепад,
Как слом судьбы, как возраст переходный.
Март
Я вижу: усталый март на опушкеДела свои завершив, уснул.
Его меч в снегу, на носу веснушки.
Он рушил зиму и вел весну.
У него на щеках капель мелькает,
Выручает солнце его из тьмы.
И одежда его в ручьи стекает,
На стирку долгую — до зимы.
***
Простаивая жизнь в лесу
Под мартовским сияньем,
Меж белизны и синевы
Свои истратив дни,
Как выйдет срок, пойду на суд
За дуракавалянье.
Господь, бездействие моё
Спаси и сохрани!
Твоей прославленной земле
Я пригожусь иначе:
Мне дело есть на много лет
Не жалко и века!.
Я буду рыцарь и поэт,
И жизнь свою потрачу
На изученье языка
Весеннего денька.
И мы с тобой поговорим
На этом диалекте.
Ты ветром сдуешь банный дым,
Я – снегом шелестну.
Или проталину копну:
Мол, думаю о лете!
А ты мне за ворот капелью:
Мол, терпи весну!
И я терплю. Идут бои
За март — я наблюдаю.
И ноги мокрые мои
Готовы мокнуть вновь,
Пока течет из хмурых чащ,
Торя дорогу к раю,
Весны журчащая, искрящаяся,
Голубая кровь.
Ольга Панюшкина представила авторский вокальный цикл на стихи Эмиля Лотяну
Премьера вокального цикла композитора и певицы Ольги Панюшкиной на стихи народного артиста СССР, кинорежиссёра Эмиля Лотяну состоялась 18 сентября 2020 года в Бальном зале Москонцерта. В концерте приняла участие заслуженная артистка России, народная артистка Молдовы Светлана Тома, которой и были посвящены стихи и песни «Иду к тебе», «У распахнутых глаз», «Ах, небо», «Ищу тебя», «Я пью вино», «Приходят наши осени», «Болеро Равеля».
Как сообщили агентству InterMedia организаторы концерта, автором идеи стала Светлана Тома. Услышав Ольгу Панюшкину летом 2019 года в «Орлёнке» на фестивале визуальных искусств, она почувствовала, что именно Панюшкина сможет спеть такое нестандартное и сложное стихосложение, которое присуще Эмилю Лотяну.
— Оля обладает таким волшебным, божественным голосом, что когда она поёт, песня будто парит над землёй, такая в ней лёгкость и воздушность, — говорит Светлана Тома. — И я не ошиблась. Во всех Олиных песнях присутствует Лотяну. Музыка сохранила ощущение Эмиля Владимировича в этих песнях, усилила его энергию и краски. Слушая их, я слышу его ещё сильнее. Я верю, что душа Лотяну с нами, я чувствую, что он сейчас здесь — в Бальном зале Москонцерта, и что он рад.
В числе гостей присутствовали астролог Тамара Глоба, модельер Алиса Толкачёва, певец Сергей Избаш, поэт Амирам Григоров.
— 18 сентября была на вечере романса, слушала новые песни Ольги Панюшкиной на стихи Эмиля Лотяну, посвящённые его музе — Светлане Тома, — говорит Тамара Глоба.
— Разливался серебристый проникновенный голос Ольги, Светлана читала стихи и говорила о сущности поэта-режиссера. В Бальном зале звучали слова поэта, вдохновленного женской красотой, и в них природа и искусство были едины… И слушая их, я ощутила забытую атмосферу того времени, запах питерских улиц и радостное предчувствие чего-то, когда мы бегали с друзьями на живые концерты, ходили на выставки, гуляли по холодным улицам Санкт-Петербурга и собирались у кого-нибудь обсуждать литературные и музыкальные новинки, делились своим творчеством и высокими мечтами. Я будто оказалась в том времени, когда чувства были глубокими, а творцы — настоящими. Как вдруг меня ошеломила мысль: «А ведь эти стихи писал мужчина! Не мечтающая о высокой любви и романтике женщина, а сильный, красивый, талантливый, уверенный в себе мужчина. Где вы, наши мальчишки? «Иных уж нет, а те далече…» И я опять подумала: «как мне все-таки повезло, что я росла в те времена «застоя» 70-х, где мальчишки были сильными, свободными и талантливыми, а девчонки смелыми и дерзкими.
И гордились тем, кто мы есть, а не тем, что у нас в кармане. И мы все сочиняли стихи, и мы все играли на гитарах, и мы все ждали великой судьбы, хотели перевернуть мир во имя человечества, мира и справедливости — и мы все мечтали о самом высоком и самом прекрасном, о чем только можно мечтать выше Неба, дальше световых лет звёзд и своей непокорной головы…
Ссылка на официальный сайт Ольги Панюшкиной.
Четыре стихотворения Ольги Ороско
Аргентинская писательница Ольга Ороско. Фото: Сара Фасио.
Эмилио в его раю
Вот ваши сувениры:
эта слабая болезнь фиалок
, бесполезно падающая в забытые дни и часы;
имя твое,
стойкое имя твоя рука оставила на камнях;
знакомое дерево, его звук всегда зеленый на фоне оконного стекла;
мое детство, так близко,
в том самом саду, где еще растет трава,
где твоя голова так часто вдруг
отдыхала рядом со мной в зарослях тьмы.
Все по-прежнему.
Когда, как сейчас, стоя у дальней стены, мы снова перекликаемся:
все по-прежнему.
Здесь, бледный подросток, лежит твоя территория:
сырых лугов для твоих подпольных ног,
кислый вкус чертополоха, знакомый мороз на рассвете,
старых старинных историй,
земля, где мы родились, идентичный туман витает над нашими слезами .
— Вы помните, как падал снег? Так давно.
Как с тех пор у вас выросли волосы!
И все же вы все еще носите его эфемерные цветы на коже
и ваш лоб склоняется под тем же самым небом
, таким ярким и ослепительным.
Почему ты, как бог в свой мир, должен возвращаться с
пейзажем, который я любил?
Вы еще помните, как шел снег?
Каким одиноко было бы сегодня ваше жилище,
его железные решетки и цветы за бесполезными стенами!
левых позади, его молодость напоминает ваше тело,
теперь будет не хватать ваших слишком строптивое умолчание,
вашей кожи, как и оставленная в стране только посетили пепельные лепестки
, которые наблюдали за так долго, неисчерпаемое терпение муравьи
бегают взад и вперед по своим одиноким руинам.
Подожди, подожди, моя дорогая:
это не холодное лицо ужасающего снега, не лицо
из вчерашнего сна.
Послушай еще раз, моя дорогая, еще раз:
безошибочно царапающий песок забор,
плач бабушки,
то же одиночество, его абсолютная правда,
и это долгое будущее: смотреть на наши руки, пока они не состарятся.
Допрос птицы по ее песне
В некоторых глазах вы видите индиговые отбросы, оставленные сумерками, когда они исчезают
—
— крыло, которое осталось, тень отсутствия.
Такие глаза созданы, чтобы различать даже самый последний след
меланхолии,
видеть под дождем инвентарь утраченных благ
так же, как нужна внутренняя зима
«чтобы созерцать мороз и ледяные можжевельники»
Уоллес Стивенс сказал, замораживая уши и зрачок глаза,
превратился, может быть, в снеговика, который созерцает ничто
с ничем
и который слышит только ветер
без евангелия, который может не быть уникальным звуком ветра
(хотя возможно это будет говорить о максимально возможной голости, а не о
ясности).
Но я знаю, что все темное можно исследовать только с помощью ночи
, которая у меня есть,
, что половина скалы открывается перед скалой
точно так же, как сердце взвешивается своей бездной.
Есть ли другой способ заглянуть прямо в самые глубокие недра,
в глубины другой раны, другого ада?
Нет другой лампы для изучения того, что близко, что странно,
, что далеко.
Это видно по неуловимому значению крысиного визга между
стеклянными стенами,
когда она скользит по лестнице в каком-то непостижимом свете;
звезда провозглашает это своим далеким кодом, который связан с определенным трепетом
,
может быть с чьей-то смертью, кого-то уже нет;
это подтверждается идущим с вами Я, которое является воспоминанием о том, где
вы забыли,
и тем огромным сверкающим другим
, которое возникает для встречи под водой преобразований,
и иногда не является человеком или цветом, или парфюмом или любой след
этого мира.
Оба созданы из точной субстанции тишины.
Они напоминают Бога в его версии как обратимого гостя:
душа, которая населяет вас, также является взором неба, которое включает вас.
«Павана для мертвой царевны»
для Пизарник Алехандра
Маленький часовой,
, ты снова проваливаешься сквозь трещину ночи
, вооруженный только своими открытыми глазами и ужасом
против неразрешимых захватчиков с чистой страницы.
Их был легион.
Легион из плоти был их именем
, и они умножались, чем больше вы отрывали ткань до самой последней нити
,
съеживался в своем углу от ненасытной паутины
небытия.
Закрыть глаза — значит стать местом обитания всей вселенной
.
Откройте их, и вы проведете линию границы, и вы останетесь там на
милосердие неба.
Идти по этой линии — значит потерять место.
Приступы бессонницы, похожие на длинные туннели для проверки несоответствия каждой реальности
;
ночей и больше ночей, пробитых одной пулей, которая пригвоздит вас к
темноте,
та же попытка узнать себя при пробуждении в памяти
смерти:
того извращенного искушения,
того очаровательного ангела со свиньей мордой.
Кто говорил о заклинаниях, которые нейтрализуют рану от собственного рождения?
Кто упомянул взятки за эмиссаров собственного будущего?
Только был сад: в глубине всего есть сад
, где раскрывается голубой цветок из мечты Новалиса.
Жестокий цветок, цветок вампира,
коварнее, чем ловушка, спрятанная в плюшевой стене,
цветок, до которого нельзя дотянуться, не покидая головы, или
какая бы кровь у вас ни оставалась на пороге.
Но, не заботясь, ты продолжал наклоняться, чтобы забрать его, без опоры,
просто внутренние пропасти.
Вы планировали обменять его на голодающее существо, которое захватило
над вашим домом.
Вы построили маленькие голодные замки в ее честь;
вы носили перья, вырвавшиеся из костра
всевозможного рая;
вы обучили мелких опасных животных грызть мосты
спасения;
ты потерялся, как нищенка с ее иллюзией
волков;
вы пробовали языки, как кислоты, как щупальца,
, как веревки в руках душителя.
Ах, что делает поэзия, рассекая ваши вены острым краем рассвета,
и эти бескровные губы, высасывающие яд, когда речь становится пустой.
И вдруг больше нет.
Фляги разбиты.
Фонари и карандаши треснули на осколки.
Бумага была разорвана слезой, и вы скользите в
еще один лабиринт.
Все двери для выхода.
И все сзади зеркал.
Маленький путешественник,
наедине со своей коробкой для сбора видений
и то же невыносимое чувство покинутости под ногами:
ясно своими голосами вы зовете, как утопленница
, чтобы пройти;
ясно, что ваша огромная тень летит над вами в
, поиски другого все еще сдерживают вас,
или вы встречаете насекомое, чьи мембраны скрывают весь хаос, и
вы дрожите,
или вас пугает море, так что вы думаете, влезает в эту единственную слезу
.
Но теперь, когда тишина дважды окутала вас своими крыльями
как мантию
Я вам еще раз говорю:
в глубине всего есть сад.
Ваш сад там.
Talitha cumi.
Песнь к Беренике (V)
Ты царствовал в Бубастисе
ног твоих на земле, как Нил,
созвездие для головного убора над твоим небесным двойником.
Вы были дочерью Солнца и боролись с
недоброжелателями ночи —
болото, измена или крот, грызуны, грызущие стены дома,
ложе любовных ласк —
от усыпанных драгоценностями династии камня
до усыпанных пеплом кухонных специй, умножая себя,
от ореола храма до паровых котлов.
Одинокий сфинкс или домашняя сибилла,
вы были богиней Лар, и в каждой складке, в каждом пятне вашей необъяснимой анатомии
вы содержали бога, как некая
бессонница блоха.
Ушами Исиды или Осириса вы обнаружили
, что ваши имена были Бастет и Баст, а другое имя — только
, которое вы знаете
(или, может быть, кошке не нужны три имени?)
но когда Фурии покусали ваше сердце как соты
язв
, ты надулся, пока не заявил о родстве со львом,
тогда тебя назвали Сехет, мститель.
Но боги, боги тоже умирают, чтобы стать бессмертными
и, опять же, в любой день они сжигают пыль и мусор.
Твой колокольчик катился, его музыка заглушалась ветром.
Твой мешочек разбросан среди бесчисленных песчаных пастей.
И теперь твой щит — размытый идол для ящериц и многоножек.
Века связали и обернули вас в ваш опустошенный
некрополь —
этот город, закутанный в бинты, который проходит через детские кошмары
—
и поскольку каждое тело само по себе является одной маленькой частью
огромного саркофага бога
, вы вряд ли были даже ты и, в то же время, легион
, сидящий в напряжении,
, сидящий там, ты с этим видом
, всегда наготове, сидящий на страже
у порога.
Песни к Беренике (XVII)
Хотя все наши следы можно стереть начисто, как свечи на рассвете
, и вы, возможно, не сможете вспомнить задом наперед, как Белая Королева,
оставит мне свою улыбку в воздухе.
Возможно, к настоящему времени вы столь же огромны, как все мои мертвые,
с вашей кожей ночь за ночью, скрывая переполненную ночь прощания:
один глаз на Ахернаре, другой на Сириус,
ваши уши прилипли к оглушительной стене других планет ,
ваше огромное тело утонуло в их кипящем омовении,
в их Иордане звезд.
Может быть, моя голова была бы невозможна, мой голос даже не пустота,
мои слова меньше, чем лохмотья какого-то нелепого языка.
Но оставьте мне свою улыбку в воздухе:
нежная вибрация, чтобы покрыть ртутью осколок стекла
отсутствия,
то короткое бдение, вытатуированное живым пламенем в углу,
нежный знак, чтобы пробить один за другим листья этого сурового календаря
снега.
Оставь мне свою улыбку
как некую форму вечного хранителя,
Беренис.
Перевод Питера Бойла
Ольга Броумас
Маленький Красная Шапочка
Я старею, старый
без ты, мама, пейзаж
моего
сердце.
Ни ребенка, ни дочери между моими костями
переехал, и прошел
из кричащая, одетая в свою кровавую мантию
как и я
однажды через тазовый каркас, растягивая его
как поперечный рычаг, твоя нежнейшая кожа
натянутый на его лук и затянут
против боль.Выскользнула как стрела, но не раньше
акушерка
погрузился в ее запястье и управляемый
мой сбит с толку направляйтесь к своей первой отметке. Пинцет высокий
может, в это одно мгновение, выполнили
что ты и эта добрая женщина провалила
в целом в эти годы делать: судорога
я между Храмы, Хоббл
мой ребенок
ноги.
Одетый в красный капюшон, завывая, я пошел
уклонение
белый одетый доктор и его причудливые претензии: микроскоп,
стетоскоп, скальпель, все
лучшее видеть, слышать,
и есть прямо из вашей полой корзины
в юбки акушерок.Я вырос
хорош в уклонение, и когда вы сказали,
Придерживаться дорога и забудь цветы, там
волки в эти кусты, ум
где ты должен идти, ум
ты получаешь там.Я
мыслящий. я сохранил
к дорога, сохранилась
капот секрет, сохранил то, что обшил еще
секрет
Все еще.
Я открыл
это только в ночью и с другими женщинами
кто мог бы идти той же дорогой к своей
бабушки дом, каждый со своей корзиной подарков, ее маленькая вытяжка
безопасно в та же часть.Я хорошо думал. У меня нет дочери
проследить Эта дорога, обратно к вам на колени с моим загруженным
корзина люблю. Я расту
старый, старый
без ты. Мать, пейзаж
моего сердце, архитектор моего тела, какой еще жест
могу я зачать
сделать с ним
Это было добраться до вас, один
в твоей дом
и в ожидании, через этот невероятный лес
Peopled с волками и нашим заблудшим цветком
сестры
они питаются.
А комментарий, здесь
Ей было 74 года.Tracee Olga Poems — Стихи Tracee Olga
1.Песня★ ★
★ ★
★ ★
★ ★
★ ★
Через песню я узнал друга
Чья дружба верна и безоговорочно.
Через песню я встретил величайшую любовь своей жизни
Через песню я узнал, как сильно он меня любит
…
Не говори, что любишь меня, я могу тебе поверить
Не говори, что не любишь меня, и тогда мое сердце будет разбито
Не смотри на меня так, потому что я могу влюбиться в тебя
Не отводи взгляд, это сокрушит мое эго
…
Достаточно долго, чтобы достучаться до всех; молодые, старые, богатые, бедные, грешники… каждый!
Достаточно сильны, чтобы удерживать нас всех одновременно
Достаточно широкая, чтобы вместить всех нас в любое время
Достаточно высоко, чтобы все могли видеть,
…
★ ★
★ ★
★ ★
★ ★
★ ★
Прошу прощения, что я не молюсь так, как должен
Простите, что когда-нибудь сомневаюсь в вас
Простите, что я все время спрашиваю вас
Прошу прощения, что все мои молитвы эгоистичны
…
Крошечный, но важный
Каким бы вы ни были тело Христово, вы должны делать комплименты.
Должен умереть, чтобы прорасти
Вы умерли для греха, но во Христе завершили
…
Что, когда я шел к вам, улыбаясь, желая увидеть вас, в ваших мыслях вы планировали зло
Что, когда ты продал меня в рабство, меня ждала великая жизнь
То, что оказаться в тюрьме за преступление, которого я не совершал, было бы лучшим, что со мной когда-либо случалось
Что сильный голод воссоединит меня с семьей
…
Толпа аплодирует, ждет, ждет
Мое сердце трепещет, солнце светит
Глаза слезятся, мешают зрению
Для многих голосов, слишком много рассуждений
…
Ничего страшного, если мы ссоримся, но эмоционально сладкое примирение
Проблемы неизбежны, но если их нести вместе
Тогда они становятся связующими обстоятельствами
Откажитесь от всякого богатства и комфорта, но сохраните любовь
…
Кто-то, кого я уважаю, однажды сказал мне
Боги время божественно
Его время не делится
Но объединяет всегда
…
В первый раз я увидел тебя, я увидел свет
Когда я впервые посмотрел на тебя, я почувствовал себя ярким
Когда я впервые посмотрел на тебя, я почувствовал себя хорошо
Потом я изучил вас и понял
…
Борис Пастернак и Ольга .. Божественная любовь …
Москва… задрожала…
Шевелится…
В гололед… мороз…
Минус… погода…
Это было… Октябрь 1946 года…
В… Российской Империи…
При… сталинском социалистическом…
Жестокий… террор…
Борис … Пастернак …
Встретил свою… вторую половинку и возлюбленную…
Ольга … Ивинская …
Это была… любовь с первого взгляда.
Пастернак был советским русским поэтом, лауреатом Нобелевской премии .. писателем .. одним из самых ярких писателей России .. и автором знаменитого романа Доктор Живаго .
Ольга … писательница и поэтесса… немецко-польского происхождения, родившаяся в России… была в восторге, когда «этот бог» предстал перед ней.
Влечение между 34-летней блондинкой-красавицей и 56-летним красивым поэтом… было мгновенным.
« И вот он был за моим столом у окна, самый беспощадный человек в мире, которому было дано говорить от имени облаков, звезд и ветра, который нашел вечные слова для говорят о мужской страсти и женской слабости.Говорят, что он зовет звезд к своему столу и весь мир на ковер у своей кровати ».
Увековеченный в мощном .. трогательном романе, получившем призы Доктор Живаго , действие которого происходит между русской революцией 1905 года и Первой мировой войной.
Доктор Юрий Живаго и его милая медсестра Лара в эпическом фильме .. полностью воплотила Ольга и Пастернак ‘ s история любви.
Пастернак излил свою страсть и обожание Ольга .. через Лара .. в Доктор Живаго .
«S у него нет кокетства .. она не желает нравиться и красиво выглядеть. Она презирает всю эту сторону жизни женщины. Как будто она наказывала себя за то, что была милой. Но эта гордая враждебность к себе делает ее более привлекательной, чем когда-либо ».
Но из-за мужественной и «независимой позиции» автора в отношении автократического, жестокого социалистического государства… судьба влюбленных была…
замучили…
Обреченный…
Еще… хотя оба женаты на других.. они « com tous les amoureux » … не могли не быть полностью неразлучны. Для них это был многообещающий … бурный период.
Однако темное черное облако… парящее… тяжелое с опасными предчувствиями… надвигалось.
Ольга … задержана.
6 октября 1949 года Сталин ‘ s приспешники отвезли ее в ужасающую … ужасающую Москву Лубянскую тюрьму .. где ее безжалостно допрашивали по поводу скандальной книги, которую ее возлюбленный писал против государства.. с Пастернак имел особую защиту от самого диктатора-тирана .. приказал своим КГБ людям «оставить обитателя облаков в покое».
Вместо этого … они отомстили его возлюбленной … безжалостно пытая ее.
Услышав о бедственном положении и несчастьях своего возлюбленного .. плач .. Пастернак в душевной боли и потрясении признался другу ..
« Она попала в тюрьму на моем счету .. Я обязан своей жизнью и тем, что меня не трогали в те годы, ее героизму и выдержке .”
Он добавил … отнять у него любовь всей его жизни было … « как смерть .. даже хуже ».
Тем временем .. Пастернак мечтал об утопии и .. « рождение просвещенного, богатого, среднего класса .. открытого для западных влияний .. прогрессивного, умного, артистичного .»
Ольга была освобождена из ГУЛАГа в 1953 году, когда Сталин умер. Борис рассказал о человеке, который мучил их жизнь.. « Умер ужасный человек, человек, заливший Россию кровью ».
Пообещал жене … которая ухаживала за ним, пока Ольга была в тюрьме, прекратила роман с его возлюбленной … но в тот момент, когда они снова встретились … их «охватила какая-то отчаянная нежность. ”
Они были неразлучны … в вечных объятиях.
Ольга .. вдохновила .. подняла ему дух. Он настаивал на посетителях, что «Лара существует, пойдите и познакомьтесь с ней».. передавая им номер телефона Ольги.
Writing Доктор Живаго лихорадочно, пока его возлюбленная была в тюрьме .. он писал об их божественной любви .. изображенной Юрием и Ларой .. « Для них … моменты, когда страсть посетила их обреченное человеческое существование, как дыхание безвременья, были моменты откровения, большего понимания жизни и самих себя ».
В Борис «последние годы … когда ему пришлось продолжить« идеологическую битву »с государством.. Ольга вдохновляла и поднимала его дух своей нежностью и любовью … но больше всего он дорожил ее непоколебимой верностью и пониманием.
Пастернак ‘ с последнее стихотворение…
“ Как я помню дни солнцестояния
Через много зим давно завершено!
Каждый неповторимый, уникальный,
И каждый повторяется бесчисленное количество раз.
Из всех этих дней, этих только дней,
Когда радовались впечатлениям
Это время остановилось, росли годы
Незабываемая последовательность.
Я могу вызвать каждого из них.
Год до середины зимнего переезда,
С крыш капает, дороги мокрые,
А на льду пасется солнце.
Тогда влюбленные спешно тянутся
Между собой смутно и мечтательно,
И в жару, на дереве
Дымится скворечник.
И сонные стрелки часов бездельничают
Циферблат устало восходящий.
Вечен, бесконечен день,
И объятия бесконечны ».
Ольга ‘ s роль .. которая была снова арестована после смерти Пастернака ‘ s … сравнивали с другими известными музами русских поэтов .. Как Пушкин не был бы полным без Анны Керн, и Есенин был бы ничем без Айседоры, поэтому Пастернак не был бы Пастернаком без Ольги Ивинской, которая была его вдохновителем для «Доктора Живаго». ”
Переполнен… эмоциями…
Мои глаза… слезы тяжелые…
Для двух влюбленных… влюбленных…
В холодном зябком… русском климате…
Будет вечно… жить в наших сердцах…
Легендарный… вне пыток…
Их… бессмертные…
Возвышенный… любовь…
Будет… навсегда…
Be…
Бесплатно.
а.
Поэзия Ольги Седаковой
Я сочиняю стихи с тех пор, как себя помню.Моя мать написала моему отцу — кажется, в Китае, — рассказав ему, как я училась говорить рифмами, и добавила: «Может быть, она будет поэтессой». Когда я тайком читал чужие письма (чего, клянусь, давно не делал), я никогда не мог разобрать их полностью, до конца. Что-то вроде прилива совести оторвало их от моих глаз, как третья рука, и какой-то страх переставил буквы. Так что я мог прочесть только стишок: «Нина — видела ее».
- In Praise of Poetry — это введение в творчество Ольги Седаковой, одного из самых уважаемых и известных поэтов России.Сборник объединяет мемуары-эссе, написанные о ее становлении как поэтессы, с двумя полными стихами: «Тристан и Изольда» и «Старые песни». Эта книга была переведена с русского языка и отредактирована Кэролайн Кларк, Ксенией Голубович и Стефани Сандлер.
- До 1990-х годов книги Ольги Седаковой не были доступны в России, потому что они не соответствовали официальной эстетике. Ее сборники передавались от одного читателя к другому в рукописных копиях. Сейчас она автор двадцати семи произведений стихов и прозы.Публикация «Открытого письма» In Praise of Poetry — это первый перевод ее работы.
В отличие от моей молодой мамы, я знаю, что дети часто учат слова с помощью рифмы и что это не имеет ничего общего с поэзией. Я считаю, что представление о поэтах, обладающих преимущественно слуховым восприятием, преувеличено («Для поэта важен только звук», как часто цитируется
из Тредиаковского). И считаю звонок на
Звук в моем сердце
То, что нельзя выразить словами
быть самым хитрым средством отступления.Но позже, когда придет время, расскажу, что я думаю о поэзии.
Моя сестра Ирина либо еще не родилась, либо только что родилась. В одном из первых стихотворений, которые я помню, именно несоответствие между реальностью и тем, как я ее представлял, обеспечило успех поэмы среди взрослых:
Пришла весна
К нам во двор.
Моя сестра залезла на забор
.
(Затем я использовал свои руки и ноги, а не слова, чтобы показать, как она «упала с забора и оказалась в яме.”)
О, где я?
А где мой двор?
А где моя пружина?
А где мой забор?
Вот еще одно стихотворение из дошкольных лет:
Не человек
Я тогда подумал:
Зачем нам эти реки
И зачем в них вода?
Но как человек,
я сейчас думаю:
Нам нужны эти реки
И вода в них тоже.
Я не понимаю, что имел в виду, говоря «не быть человеком». Кто именно? Но я мог видеть эти реки, независимо от воды, тогда так же ясно, как и сейчас.Я понял, что повторение должно быть полным, или, скорее, любое происходящее должно обязательно включать все остальное, о чем упоминалось. Итак, если забор потерялся и исчез, весна тоже должна была бы исчезнуть. Мир нигде не является целым, как строфой. Об этом пишет и Елена Шварц:
Свяжите сейчас весь этот мир
цепочкой сравнений,
иначе он расплавит
и исчезнет в беззвучном эфире.
Мне никогда не казалось, что что-то зависит только от сравнений или от поэзии вообще.Напротив, я рассматривал поэзию как бесконечно зависимую вещь, почти полностью исчерпанную своей зависимостью — но от чего? О расположении звезд, состоянии печени, урчании под землей? Не могу сказать. Я люблю роковое в поэзии, хотя вы можете быть удивлены, услышав, какие строки я считаю особенно роковыми. Например:
Среди золотых полей и зеленых пастбищ
Озеро простирается синим и широким;
По неизведанным водам
Рыбак плывет. ..
Может быть, потому, что это уже не озеро, а небо, или потому, что ничего подобного на земле нет и не может быть — и все же это все, что есть. Короче, я не могу сказать, почему эти строки доводили меня до истерики. У меня возникнет желание что-нибудь сломать, хотя бы блюдо. Я мог видеть судьбу «Софокла, а не Шекспира» (как сказала Ахматова совершенно по другому поводу), спускающегося на нас, как хищная птица, возможно, как орел на Ганимед, с этим синим, зеленым и золотым пейзажем Неизвестного. .Для меня полностью воплощенные стихи судьбоносны.
Но, несмотря на то, что все школьные годы сочинял рифмы, странно то, что я понятия не имел о невыразимом содержании, которое заставляет человека быть поэтом. Это была чистая поэзия, графомания без малейшего вдохновения, без намека на простую искренность. Я никогда не писал о том, что меня волновало: я не думал, что это разрешено . Для меня все решали слова «разрешено» и «нельзя». Все, что нельзя было разрешить, было ненавистно и нежелательно.Во время учебы я ставил перед собой портрет Ленина. Мне нужен был руководитель, а еще лучше — автор тех заказов, которые я выполнял, потому что только автор мог оценить мою работу и вознаградить меня своим одобрением. Без реальной или воображаемой похвалы (как, например, этот позолоченный портрет изменил выражение лица) я бы ничего не сделал. Помимо этих неестественных для поэта черт оленя и самца, было еще одно. Я был невнятным и не мог строить грамматически связные предложения.Многим людям не хватает этой способности, но не в такой степени. Встревоженные моей серьезной неспособностью «выражать мысли», родители заставляли меня перефразировать книги. Это не помогло: я просто заучивал наизусть целые абзацы и разделы и повторял их. Тем временем процветал грамматический идиотизм. Я обнаружил, что строить свои собственные нормальные предложения несколько грубо и нечестно, как будто, артикулируя тему и рему и соединив все по падежу и числам, я скатываюсь в чужую одежду, причем некрасивую.Многие люди чувствуют себя неловко, когда слышат надутую или неестественную речь, но для меня вся связанная речь была такой надутой.
Итак, нельзя было «допускать искренность и правдоподобие стихов». Любой, кто понимает всю силу этого слова, знает, что вопрос , почему не имеет здесь никакого отношения. Я не хочу оправдывать свою графоманию, но в основе этого заблуждения лежит здравый смысл. Я чувствую, что есть такая искренность или правда о себе, которая, когда ее объявляют, становится клеветой на весь мир.Сказанное и услышанное слово существует не для того, чтобы что-либо сформулировать, повторить или, тем более, раскрыть что-либо, включая того, кто его произносит. Это слово — в силу своего собственного звучания и своей непредсказуемой способности означать что-то еще, нечто большее, чем то, что ему следует доверить, — стремится покрыть. Мне, конечно, не нужно объяснять вам, что окутывание — это не маскировка или обновление краски на побеленных гробницах; это не для того, чтобы скрыть что-то действительно плохое под нереальной или псевдореальной добротой.Согласитесь, что мы знаем, что такое облачение. В противном случае, боюсь, я стану еще одним автором Избранных отрывков , но при этом не смогу написать своего «государственного инспектора».
Правда, из этой образцовой неискренности было одно исключение: перед сном я сочинял стихи о смерти, но никогда не записывал их и не считал стихами. Мысль о смерти впервые пришла мне в голову, когда мне было около семи лет, в первом классе. Это была не мысль, а дыра, не в моей голове или в груди, а где-то в моем животе.Оказавшись там, эта дыра оседала в моем сознании, и время от времени все втягивалось в нее со свистящим звуком, и после этого ничего не оставалось. Не знаю, откуда это взялось — может быть, вообще разговоры о ядерной войне. Я понял, что эта мысль как-то неприлична, и не говорил об этом. Бессмертие, о чем я слышал мимоходом, не затмило эту мысль и не повелевало той же силой осязаемого присутствия, как «смерть», «никогда» и особенно «никогда больше».«Я также слышал о рае, который для меня был похож на вишневое дерево, которое, как и те реки без воды, состоит только из отметин и черт вишневого дерева. И рай относился ко всему, что было , кроме смерти — вещь, которую даже во всей своей полноте рай не мог перевесить. Этот арзамасский террор продолжался месяцами и в конце концов прекратился сам по себе. Наблюдая за моими ужасными неспровоцированными приступами плача по сто раз в день, моя бабушка попросила приехать старуху из церкви, и они вместе помолились и окропил меня святой водой.Вероятно, они изгоняли демонов — полуночных и полуденных демонов смертного отчаяния. Может, это закончилось, потому что каникулы закончились, а в школе не было времени на подобные вещи. Но когда страх охватил меня, я подавлял его и перед сном составлял строки, которые я не считал стихами и которые по какой-то причине меня успокаивали:
В этой холодной стране
Будет холодно.
Тогда обо мне все забудут
И я забуду, где люди.
Они успокоили меня тем, что оказались хоть как-то податливыми.Лишь много лет спустя я узнал, что перед тем, как писать стихотворение (каким бы ни был его сюжет и какими бы солнечными ни были слова и резонанс слов), нужно испытать такое же чувство страха, как при встрече с этой леденящей кровь колыбельной. То же самое, но, конечно, не совсем то же самое. . .
Sampsonia Way воспроизведет этот отрывок с разрешения Open Letter Books. Авторские права Open Letter Books, 2014.
стихотворений с переводами Анны Ахматовой и Владимира Гандельсман Ольги Лившиной
Напоминая мне отчасти недавний дебютный сборник стихов Хай-Данг Фана Реконструкции , Замененная жизнь Ольги Лившин — еще один дебютный сборник 2019 года, созданный поэтом, родившимся за пределами США.С. (Лившин иммигрировал из России подростком, а Фан иммигрировал из Вьетнама ребенком). Самое поразительное сходство между двумя сборниками — это то, как они демонстрируют таланты своих авторов не только как поэтов, но и как переводчиков стихов. Замененная жизнь содержит 21 оригинальное стихотворение Лившина, перемежающееся в общей сложности 13 стихотворениями Анны Ахматовой и Владимира Гандельсмана, переведенных Лившиным с русского на английский. Хотя я раньше читал другие переводы Ахматовой, Гандельсман до сих пор был для меня новичком: в отличие от Ахматовой, он живой поэт, родился в 1940-х годах, который начал публиковать свои русскоязычные стихи после иммиграции в США в 1990-х. и с тех пор завоевал престижные национальные литературные премии на своей родине.Собственные стихотворения Лившина представлены как «в разговоре» со стихами Ахматовой и Гандельсман, которые она перевела, размышляя о жизни и наследии старших поэтов («Ваши риторические вопросы необходимы, поскольку они требуют определенной целостности от каждого из них. из нас «), а также размышления о собственном двуязычии, проблемах перевода стихов и опыте иммигрантов. «[S] ee: бегство — убежище — ностальгия, именно в таком порядке», — начинается одно из стихотворений Лившина, прежде чем уравнение усложняется тем, что ставит под вопрос, действительно ли ностальгия испытывает говорящий.В другом стихотворении Лившина старая мать-иммигрантка обеспокоена своим языковым отчуждением: «даже мое имя написано / неправильно написано в этом алфавите». Материнский голос используется в этом сборнике с поразительной эффективностью, одним из самых захватывающих стихотворений которого является «Мама, литургия» Лившина (интересно соседствует с аналогичным по структуре стихотворением Гандельсмана под названием «Мама, воскресшая»), рассказывающим многослойную историю одновременные романтические отношения женщины с женщиной и с мужчиной через голос ее несколько сбитой с толку и подавленной беспокойством матери русской иммигрантки.И это повествование приобретает дополнительный резонанс, разделяя пространство с переводами эротических стихов Ахматовой, адресованных актрисе Ольге Глебовой-Судейкиной.
Плоды земли — повторяющиеся мотивы в творчестве Лившина, особенно грибы и хурма (кстати, я нашел это интересным на личном уровне, так как оба этих продукта фигурировали в моих собственных работах о вьетнамской диаспоре, и Мне бы хотелось как-нибудь поговорить с поэтом о том, почему именно эти разновидности растений могут найти отклик в семьях иммигрантов из столь разных слоев общества).В стихах Лившина процесс сбора грибов становится метафорой того, как иммигрантка относится к окружающему миру, привыкая к относительной безопасности и изобилию после истории опасностей и дефицита: «Годы шли, / уходили, и я очень хотел остановиться. / охота. Взамен собрать «. Но сбор грибов- также становится метафорой того, как мир, в свою очередь, относится к иммигранту, который выражает смесь благодарности, вины и беспокойства по отношению к стране, которая предложила доступ ей, но не другим: «Спасибо for picking me «(курсив добавлен), стихотворение заканчивается словом» picking «, приравнивающим иммигранта к осторожно собранному грибку.