| 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 1 | 2 |
| 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |
| 10 | 11 | 12 | 14 | 15 | 16 | |
| 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 |
| 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
| 31 | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |
Саратовский писатель был первым читателем юношеских стихов Юрия Гагарина
В нашей области хорошо известно имя Николая Фёдорова (1923 – 2007), ветерана Великой Отечественной войны, члена Союза писателей РФ, почётного гражданина г.
Энгельса. В 2004 г. по просьбе энгельсского журналиста Александра Бурмистрова Николай Ульянович написал очерк о свой встрече с Юрием Гагариным в Саратове в начале 1950-х гг. В 2019 г. этот очерк был опубликован в энгельсском альманахе «Другой берег».
Вот отрывок из этого текста.
«Однажды после одного из заседаний нашего литературного кружка в пединституте ко мне подошёл незнакомый русый парень ниже среднего роста и, несколько смущаясь, протянул ученическую тетрадь.
— Что это? – спросил я.
— Это мои стихи. Прошу прочитать, хочется узнать ваше мнение о них.
— Может быть, прочитаем на очередном занятии?
— Нет, мне хочется узнать ваше личное мнение.
— Ты с какого факультета и как тебя зовут?
— Зовут меня Юра, я студент индустриального техникума. Наше общежитие – напротив вашего института, через улицу…
Вечером в своём общежитии перед сном я внимательно и заинтересованно прочитал всё, что было написано в его тетради, – о природе, о войне, о стремлении к небу, о любви.
Стихи, конечно, были очень слабые, ученические. Но я обнаружил в них искреннее лирическое волнение, отдельные образные находки и решил, что с этим парнем будет полезно поработать».
Николай Фёдоров побывал в общежитии индустриального техникума, подружился с Юрием, узнал, что родом он из смоленских краёв, и что стихи – не главное увлечение его жизни, самая большая его мечта – авиация и он активно занимается в аэроклубе. На правах старшего, будучи студентом пединститута, сказал юному «индустрику».
«Ты пока находишься на самой первой ступени поэтического творчества – этого сложного и трудного дела. Поэтому, естественно, так много недостатков и с рифмой, и с ритмикой, и с композицией стиха. Стихи такого уровня ещё не пригодны для печати. Но, как видишь, у тебя уже есть некоторые образные удачи. А главное – видна поэтическая взволнованность твоей души, лирический огонёк. А это – основа для поэтического творчества. Советую продолжать учиться и работать творчески».
Спустя десятки лет, когда жизнь первого космонавта Земли была подробно описана и рассказана, Фёдоров убедился, кем был скромный парнишка, писавший робкие ученические стихи.
«Долго я колебался: нужно ли об этом писать? Не получится ли так, как с той сотней старых большевиков, которые несли на своих плечах бревно на первом коммунистическом субботнике вместе с Владимиром Ильичём Лениным? Потом всё же поддался на уговоры коллег».
Саратов. Приказ № 1042… (РОСТА №919)
Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?
- Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
- Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
- Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
- Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
- Как предложить событие в «Афишу» портала?
- Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях.
Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями.
Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: [email protected]
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
Как предложить событие в «Афишу» портала?
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter.
Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Если вопросы остались — напишите нам.
Стихи о Саратове | ANTRIO.RU
Стихи
о Саратове
Серега Калякин — Золотые огни Саратова
Ты жемчужиной Волги стоишь много лет,
В небе клином летят над тобой журавли.
С Соколовой горы солнце дарит свой свет,
И над волнами парус белеет вдали.
Очень много на свете больших городов,
Но не стали милее для сердца они.
Светят золотом ярким сквозь призму годов,
Мой Саратов, твои золотые огни.
Чистым звоном играют гармони меха,
И богаты столы калачами большими.
И стоит русский город года и века,
Освещая наш берег огнями своими.
Всякий раз, возвращаясь на берег родной
Знаем: ждут нас всегда по приезду домой
Твой, Саратов, огни и просторная Волга.
Здесь прошли нашей юности светлые дни,
Здесь остались мечты, здесь мы стали взрослее.
Как бы ни было трудно от дома вдали,
Вспоминая свой край, становилось теплее
Процветай, мой Саратов, и славься века!
Твоей песни мотив навсегда будет с нами,
Как просторное небо и Волга- река,
И твой сказочный вид с золотыми огнями.
Алла Лапина — Город Саратов
Город Саратов, зелёный, пригожий,
Пристань студентов, надежда Поволжья,
Пух тополиный под шёпоты волн
И колокольный серебряный звон.
Красавица – Волга
Раскинулась долго,
Зовут пароходы куда-то,
Лазурное небо, небесные воды,
Наш солнечный город Саратов
Волжские дали, обрывы и плёсы,
Утром прозрачные, звёздные росы,
Хлеба душистого сдобный калач
Красавица – Волга
Раскинулась долго,
Зовут пароходы куда-то,
Лазурное небо, небесные воды,
Наш солнечный город Саратов.
Мост через Волгу — два города-брата:
Энгельс на левом, на правом — Саратов.
Поле широкое дальних окраин,
Где приземлился Юрий Гагарин.
Красавица – Волга
Раскинулась долго,
Зовут пароходы куда-то,
Лазурное небо, небесные воды.
Елена Тарасова — О Саратове
Родина. Россия. Это имя
Каждому расскажет о своем;
В золоте полей, озерной стыни,
О любимом городе родном.
Край мой, солнцем выжженный до соли.
Волны Волги, степь, полынь, ковыль.
Там за кромкой горизонтов вскоре
Дремлет синих перелесков стынь.
Только мне всего роднее юный
И старинный, строенный не раз,
Мой Саратов, солнечный и шумный,
Волжский город, где я родилась.
Трудовой и праздничной порою,
Заводским разбуженный гудком,
Город институтов и студентов,
Весь знакомый, пройденный пешком.
Новостройки… даже в центре самом,
Столько зданий намечает план!
Поднимают головы кварталы
Там, где сунет нос подъемный кран.
Улочки с дневными фонарями,
Как мне дорог тихий ваш уют.
С маленькими серыми домами,
Где мои товарищи живут.
Лев Ошанин — Волжская баллада
Третий год у Натальи тяжелые сны,
Третий год ей земля горяча —
С той поры как солдатской дорогой войны
Муж ушел, сапогами стуча.
На четвертом году прибывает пакет.
Почерк в нем незнаком и суров:
«Он отправлен в саратовский лазарет,
Ваш супруг, Алексей Ковалев».
Председатель дает подорожную ей.
То надеждой, то горем полна,
На другую солдатку оставив детей,
Едет в город Саратов она.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Как найти в нем родные следы?
На покое у волжской воды.
Наконец ее доктор ведет в тишине
По тропинкам больничных ковров.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
— Здесь лежит Алексей Ковалев.—
Нерастраченной нежности женской полна,
И калеку Наталья ждала,
Но того, что увидела, даже она
Ни понять, ни узнать не могла.
Он хозяином был ее дум и тревог,
Запевалой, лихим кузнецом.
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
С перекошенным, серым лицом?
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Повалившись в кровать головой,
В голос вдруг закричала, завыла она:
— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Что он скажет — безрукий, немой!
И сурово Наталья глядит на врача:
— Собирайте, он едет домой.
Не узнать тебе друга былого, жена,—
Пусть как память живет он в дому.
— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—
Все втроем поклонитесь ему!
Причитали соседки над женской судьбой,
Горевал ее горем колхоз.
Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,
И никто не видал ее слез…
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Только вдруг, словно годы назад,
Под окном раздаются мужские шаги,
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своем.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поняв и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
Александр Гаврюшкин — Саратов столицей поволжья
Саратов — столицей поволжья
Назвал наш Российский народ
И город тот с помощью Божьей
Идёт ныне только вперёд.
По правому берегу Волги
Раскинулся он среди гор.
Назвать было делом недолгим,
Саратов! И весь разговор.. .
В честь жёлтой горы так назвали
Давно город тот, с этих пор
В Саратове люди видали
И праздник и чей-то позор.
И Разина помнит Саратов,
Когда-то здесь был Пугачев.
Царизм был врагом их заклятым,
Но время так быстро течёт.. .
Племянник сегодня взрослее,
А в Энгельсе дядя живёт.
Быть может, себя не жалея,
Поднимет он там самолёт?
Который обслуживал дядя,
Когда в гарнизоне служил?
На Волгу задумчиво глядя,
Племянник сегодня ловил.
. .
Пусть рыбы поймал он немного,
На реку он шёл не за тем.
За тем, что нашёл он дорогу:
Саратов не знает дилемм…
Александр Межиров — Саратов
В Саратове
Меня не долечили,
Осколок
Из ноги не извлекли —
В потертую шинельку облачили,
На север в эшелоне повезли.
А у меня
Невынутый осколок
Свербит и ноет в стянутой ступне,
И смотрят люди со щербатых полок
Никак в теплушку не забраться мне.
Военная Россия
Вся в тумане,
Да зарева бесшумные вдали…
Саратовские хмурые крестьяне
В теплушку мне забраться помогли.
На полустанках
Воду приносили
И теплое парное молоко.
Руками многотрудными России
Я был обласкан просто и легко.
Они своих забот не замечали,
Не докучали жалостями мне,
По сыновьям, наверное, скучали.
А возраст мой
Сыновним был
Вполне.
Они порою выразятся
Круто,
Порою скажут
Нежного нежней,
А громких слов не слышно почему-то,
Хоть та дорога длится тридцать дней.
На нарах вместе с ними я качаюсь,
В телятнике на Ладогу качу,
Ни от кого ничем не отличаюсь
И отличаться вовсе не хочу.
Перед костром
В болотной прорве стыну,
Под разговоры долгие дремлю,
Для гати сухостой валю в трясину,
Сухарь делю,
Махоркою дымлю.
Мне б надо биографию дополнить,
В анкету вставить новые слова,
А я хочу допомнить,
Все допомнить,
Покамест жив и память не слаба.
О, этих рук суровое касанье,
Сердца большие, полные любви,
Саратовские хмурые крестьяне,
Товарищи любимые мои!
Пушкова Елена — Посвящение земле Саратовской
Ой, ты гой-еси, губерния Саратовская!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твою столицу, про Саратов-град,
Да про двести лет твоей истории.
Мы сложили её на старинный лад,
А споём под современный звон,
И причитывать будем да присказывать,
Пусть народ в зале ею потешится!
А случилось всё, ох, давным-давно,
При самом ещё царе Фёдоре…
Беспокоила его тогда Волга-матушка,
Где хозяином была орда ногайская.
Не давала торговать орда, смуту сеяла –
Вот и было решено строить крепости.
Так, уж боле четырёхсот лет назад,
Возведён был на горе город рубленный,
А от имени горы пошло название:
Назван город не иначе как Саратовом.
До тех пор, пока Саратов был лишь крепостью,
Не могли пройти ни крымцы, ни ногайцы вглубь!
Постепенно возросло его значение
И в торговом для России отношении:
Славился Саратов рыбным промыслом,
Продавал мануфактурные изделия,
Строились заводы в нём да фабрики
И впервые появились мельницы,
Развивалось быстро хлебопашество,
Но особенно в то время богатели все
На торговле солью: соль везли тогда
С озера Царицынской губернии.
Над Саратовом великим, хлебосольным
Колокольный звон рассыпается,
Заря от фейерверков занимается!
То ведётся праздничное шествие
В честь обоснования губернии!
Учреждён и герб её, как водится,
Выглядит он, как и герб Саратова:
Синий фон, на нём лежат три стерляди,
А вокруг – венок дубовых листиков!
Говорит сей герб о том, что издавна
Этот край бывал богат своею рыбою.
Стали шириться саратовские промыслы,
Развивалась в нём культура, и промышленность,
И из маленького городишки-крепости
Возродился град «столицею Поволжия».
Через город сей свои пути прокладывал
Как речной, так железнодорожный транспорты,
Провозились, продавались грузы разные
Для России-матушки полезные,
Веялось зерно на элеваторах,
Масло делалось из семечек подсолнуха,
Были здесь табачные изделия,
Не отстала и тяжёлая промышленность:
Обрабатывать металл и делать двигатели,
Строить баржи нефтеналивные, –
Всё могли саратовские жители,
Жители саратовской губернии.
Быстро рос Саратов как культурный центр,
Появились в нём свои учёные,
Славные известные политики,
Знаменитые актёры да художники,
Музыканты и да литераторы!
Всё бы было хорошо, да трудности
Самой бедной части населения
Не давали жить всем беззаботно весело,
Привело всё это к революции.
Поднялась страна, а с ней – губерния,
Выражая чаянья народные,
Всё прошла: и голод, и гражданскую,
Тылом прочным стала для Отечества
При защите от фашистов Родины!
И, как весь народ, народ губернии
Поднимал своё хозяйство заново…
* * *
Не забыть нам подвигов саратовцев,
Не стереть из памяти истории,
Что позволила нам жить светло и счастливо
В нынешней Саратовской губернии!
Наталия Кравченко — Улочки Саратова
Улочки Саратова,
как вы уцелели,
подвигами ратными
как вас не задели?
Мельничная,Солнечная,
за углом — Лесная,
а за ней — Цветочная,
дальше — Луговая…
Словно лучик в прериях,
различимы еле —
тоненькой артерией
на могучем теле.
Рядом с новостройками
вы как день вчерашний, —
с лужами, помойками,
живностью домашней,
грядками, черешнями,
старой голубятней…
Всех витрин проспектошных
вы стократ занятней.
Здесь зимой — сугробища,
летом — половодье.
Но живут сокровища,
неподвластны моде,
в этих ископаемых,
солнцем озаримых,
чудом обитаемых
улочках старинных…
Родное Приволжье, город Саратов
Родное Приволжье, город Саратов,
Здесь мы родились с тобою, когда то,
Здесь мы рассветы, закаты встречаем,
А нынче, День города мы отмечаем!
Наполнился город весельем и смехом,
Гулянье народное, катит с успехом,
Желаю всем нам, и тебе непременно,
Чтоб горе, беда, испарились мгновенно,
В богатстве и радости, чтоб все мы жили,
Мечтали, творили, Саратов любили!
Любимый Саратов
Саратов, Сара Тау- желтая гора
Данным давно тебя так окрестили.
И где б не жили наши земляки
Мы верим, что они свой город не забыли.
Все помнят –площадь, кировский район,
И тот вокзал, что их всегда встречает.
И Волгу с ласковой волной
Которая как мать их ласково качает
Живи наш милый город, расцветай
И с каждым годом становись моложе
А что б тебе еще красивей быть
Все силы мы для этого приложим.
Рассадим парки, скверы и сады
Все площади украсим мы цветами,
И пригласим к нам множество гостей
Твой юбилей отметить вмести с нами.
Город Саратов
«Столица Поволжья» — город Саратов,
Так много красот у Волги-реки.
Строеньем Орды Золотой был когда-то,
Пока ненароком его не сожгли.
И в сентябре — второе воскресенье —
В день города гуляет весь народ.
Пусть чаще здесь случается веселье,
Пусть каждый житель славно здесь живет.
Письмо из Саратова
Если хочешь покоя
И увидеть, как строем
Журавли пролетают над кручей,
Прилетай в волжский город,
Прилетай через горы,
Даже если над городом тучи.
Там, где Волга, как море,
Волны с ветрами спорят,
Кто быстрей доберется до кручи,
Ты увидишь мой город.
Он красив и мне дорог,
Даже если есть где-нибудь лучше.
Пусть тебе скажет кто-то,
Есть известнее что-то,
Города есть судьбою покруче,
Но Поволжья столица
И тебе будет сниться,
И мечта возвратиться помучит.
По Немецкой пройдешься,
В объектив улыбнешься,
Был в Саратове, значит всех круче.
Был в Саратове с другом,
Улыбался подругам,
А кто не был, тебя пусть не учит!
И, хотя бы недолго,
Полюбуешься Волгой,
Ближе к берегу волны все круче.
Берег волны отринет,
Друг Саратов покинет,
И опять самолет нас разлучит.
Если хочешь покоя
И увидеть как строем,
Журавли пролетают над кручей,
Прилетай в волжский город,
Прилетай через горы,
Даже если над городом тучи.
Описание: Содержание:
[!] содержание и порядок произведений может не соответствовать действительности |
Золотой ключик, или Приключения Буратино (фрагменты), стр. 7
Яблоневый лёд (стихотворение)
Недоумение (стихотворение)
Тритон (стихотворение)
371
День русского языка в Саратове отметили протестным пикетом и чтением стихов русских поэтов
Сегодня на площади Кирова у памятника Николаю Вавилову в центре Саратова члены КПРФ и их сторонники провели звуковой пикет по случаю Дня русского языка.
Он отмечается в день рождения поэта Александра Пушкина.
Перед началом акции протеста к организатору митинга — депутату областной думы Николаю Бондаренко подошел сотрудник полиции и предупредил его об административной ответственности. Как выяснилось, дело касается автомобиля «Лада Ларгус», на котором привезли звукоусиливающую аппаратуру. Он припарковался на пешеходной зоне. Водитель оперативно убрал машину.
Депутаты Ольга Алимова, Александр Анидалов, Николай Бондаренко и некоторые другие коммунисты пришли на пикет в футболках с портретом Александра Пушкина и фрагментом одного из его произведений. На ограде разместили плакаты с цитатами русских классиков с печатью «Экстремист». По словам организаторов митинга, многие русские классики за свои произведения и высказывание о власти сегодня были бы признаны экстремистами.
Депутат ГД Ольга Алимова заявила, что сейчас в некоторых республиках пытаются унизить русский язык.
«Это боль и понимание того, что происходит в стране что-то невероятное и пытаются унизить державу.
Мы должны делать все возможное и невозможное, чтобы не растоптали нашу державу только за то, что мы говорим на русском языке, — отметила депутат Госдумы. Она вспомнила, что в свое время пытались перевести строки Сергея Есенина, но не смогли. «Когда пытаются русский язык перевести бездуховные люди на другой язык, ничего не получается, кроме безобразия», — резюмировала она.
По мнению Николая Бондаренко, сегодня каждый, кто высказывает правду, является угрозой для власти.
«Не важно, чем мы занимаемся. Если вдруг мы сказали неудобную для власти фразу, можем попасть под ответственность и быть названы экстремистами. Слова, высказывания, замечательные и красивые стихи писателей и классиков — это, безусловно, люди, которые в глазах действующей власти были бы экстремистами», — отметил депутат. Затем он продекламировал стихотворение поэта Владимира Лифшица «Квадраты».
Депутат облдумы Александр Анидалов напомнил о законопроекте саратовского сенатора Людмилы Боковой, который был принят в этом году и подразумевает штрафы за критику власти.
«Они принимают законы, что любая критика власти — это экстремизм. Поэтому мы сегодня стоим в одном ряду с этими великими поэтами. И так же как и на них символические клеймо „Экстремист“, также скоро будут поставлены силами различных „боковых“ на всем русском народе», — заявил Анидалов.
Выступающие на протяжении 50 минут выходили к микрофону и читали стихи и басни, исполняли песни. Всего поддержать протестующих пришли порядка 40 человек. Митинг из-за жары закончили раньше.
1 / 12
Депутат Госдумы Ольга Алимова
Депутат Саратовской городской думы Дмитрий Сорокин
Депутат Саратовской областной думы Александр Анидалов
Саратов ~ Стихи и проза (Публицистика)
Саратов — город, который с первых шагов становится родным.
Это невозможно объяснить, но это так! Какая-то атмосфера здесь абсолютно близкая и знакомая, даже удивительно! Когда только прибываешь сюда на пароходе, то на высоком берегу сразу видишь Свято-Троицкий собор, мимо которого нельзя пройти и не заглянуть внутрь. Он удивительно красив! Но в городе есть ещё один замечательный храм. Называется он — «Утоли моя печали». Внешне он похож на Храм Василия Блаженного на Красной площади в Москве, но только меньше по размерам. И как только его увидишь, взгляд уже не отвести. Такой он яркий, разноцветный, даже можно сказать, весёлый! Он одним своим видом каким-то волшебным способом заставляет забыть о плохом в твоей жизни. Вот уж действительно «Утоли моя печали»!
А рядом с этим храмом находится знаменитый саратовский парк «Липки», у входа в который расположились две объемные панорамы города, одна – дореволюционная, другая — современная. Скажем сразу, смотреть на Саратов прошлых лет намного интереснее. Такие там аккуратные домики, церквушки, Волга с лодками, колесные пароходы, амбары на берегу, деревянные тротуары.
И все так тщательно сделано, что просто диву даешься! Одно слово, история! Рассматривать такое великолепие можно бесконечно. Тут же рядом возвышается памятник Николаю Гавриловичу Чернышевскому, известному русскому писателю, автору романа «Что делать?». И, естественно, нельзя не посетить его музей, который находится в Саратове на улице носящей его имя. Между прочим, этот музей в настоящее время процветает. Оказывается, у Николая Гавриловича и его жены Ольги Сократовны в жизни была великая любовью. Она его ждала из ссылки двадцать с чем-то лет и писала письма. И теперь все новобрачные прямо из загса едут в музей, чтобы там сфотографироваться. То есть это обязательный пункт свадебной программы, а вся ограда вокруг музея увешана такими свадебными фотографиями.
И вообще с музеями в Саратове хорошо! Например, здесь есть музей Константина Федина, который находится на той же улице Чернышевского. Рядом с домом расположен красивый сквер с множеством цветов, где людям очень нравится бывать.
Тут же недалеко на городской набережной стоит памятник писателю. Как будто он гулял-гулял, устал, присел отдохнуть и сидит теперь тут и за Волгу смотрит. А там за Волгой расположен город Энгельс, и туда ведет мост, который находится рядом с Речным портом. И по мосту медленно в обе стороны каким-то бесконечным потоком движутся машины и автобусы. Говорят, что этот мост во время войны был очень важным стратегическим объектом. Просто очень-очень! Фашисты изо всех сил старались его разбомбить, но у них ничего не получилось, потому что наши зенитчицы им это сделать не позволили! Вот оно как!
Также в Саратове есть огромный Парк Победы, который называется «Соколовая гора». Там находится музей разнообразной военной техники, которая стоит прямо на открытом воздухе. А на самой верху горы расположен монумент «Журавли», посвященный погибшим жителям города. Пока туда поднимаешься, то идешь по булыжной мостовой. Говорят, что эти камни – именно те, по которым шли горожане, уходящие на войну.
Ещё там есть очень трогательный «Фонтан слез», и на нём нанесены названия всех населенных пунктов области, откуда ушли солдаты.А какой красивый вид открывается с Соколовой горы! На голубом небе светит яркое солнце, внизу расстилается панорама города, видны разные храмы, и, конечно, красавица Волга. С этой горы совсем уходить не хочется, так там замечательно! Здесь также часто можно увидеть пары молодожёнов с друзьями и родственниками. Звучит красивая музыка, которую играют приглашенные музыканты. И это не может не наводить на мысли о войне и мире, о том, что столько людей погибло, чтобы жизнь на этой земле продолжалась, чтобы играли свадьбы, чтобы рождались дети! Всё-таки правильная это традиция, когда молодожёны в день своей свадьбы приходят поклониться тем, кто погиб за Родину, кто отдал жизнь за то, чтобы у сегодняшних парней и девушек этот счастливый день был! Словом, Саратов очень хороший город.
трюков с памятью Дженнифер Уилсон
Когда Саша Дагдейл росла в Англии, учительница сказала ей, что она никогда не сможет выучить русский язык, что это слишком сложно.
«Это было как красная тряпка для быка, — говорит она мне. Хорошо, что Дагдейл любит вызовы, потому что, как главный переводчик Марии Степановой, возможно, величайшего из ныне живущих поэтов России, она готова к работе. Блеск Степановой может сравниться только с ее легендарной сложностью.Вместо того, чтобы писать свободным стихом, она придерживается метрических ограничений классической силлаботонической русской поэзии и наполняет традиционные формы головокружительной смесью отсылок и регистров, опираясь на все, от славянского фольклора до социальных сетей. Одно стихотворение плавно переходит от цитирования политической риторики, извергаемой в новостях по кабельному телевидению, к средневековой эпической поэзии, прославляющей княжеские сражения древней Руси. «Попытка передать это на английском языке, интенсивность стихов в сочетании с их формальными качествами, вероятно, невозможна», — говорит Дагдейл, которая сама является известной поэтессой.
Два из Дагдейла: Война зверей и животных (Bloodaxe Books, 2021), сборник стихов, вдохновленный боевыми действиями, разразившимися на востоке Украины после аннексии Крыма Россией, и В память о памяти (Новые направления). , 2021), экспериментальные мемуары, в которых рассказывается о семье Степановой как о российских евреях, путешествующих по своей стране в неспокойном 20 веке.Третий, The Voice Over (Columbia University Press, 2021), представляет собой обширный тематически эклектичный сборник стихов и эссе Степановой под редакцией Ирины Шевеленко, профессора славянских языков и литературы в Университете Висконсина в Мэдисоне, которая собрала вклады почти дюжины переводчиков. Одна из них, Сибелан Форрестер, профессор Суортморского колледжа, разделяет благоговение Дагдейла перед способностью Степановой вводить новшества и экспериментировать даже в рамках общепринятой поэтики.«Она использует традиционные русские стихи, но вставляет совершенно неожиданные вещи», — говорит Форрестер, хваля Степанову, в частности, за использование разговорного русского языка в классических формах и наряду с высокоинтеллектуальными литературными аллюзиями.
«У нее есть доступ ко всему стилистическому диапазону русского языка, — говорит Форрестер. Это включает в себя язык интернет-троллей. В военном стихотворении «Ифигения в Авлиде» (перевод Форрестера) Степанова имитирует речь, которая хлынула в российские соцсети во время начала боевых действий на Украине в 2014 году: «Позвольте мне присоединиться к жидам или педикам, / Я мечтал об этом с третьего класса: / Стать для тебя оленем или бараном, / Откормленной телкой или пухлой теткой, / Девицей, явившейся в кустах!» Работы Степановой отмечены ее ненасытным аппетитом к ссылкам и цитатам, причем последние часто не атрибуции.В «В память о памяти » есть строки из произведений В. Г. Зебальда, Николая Гоголя, Гераклита и многих других. Некоторые российские критики Степановой не согласны с этим, предполагая, что ее поэтический голос — не более чем подделка. В свою очередь, Степанова дополняет свою палитру их критикой. Вторая строфа ее стихотворения 2015 года «Сполия» начинается со слов «она просто не в состоянии говорить сама за себя / и поэтому она всегда использует рифму в своих стихах // эрзац и устаревшие поэтические формы».
Шевеленко, которая пишет о «Сполии» в предисловии к «Голос за », утверждает, что Степанова пишет не только о себе, но и о России, стране, «чьи владения, тщательно учтенные, наряду с событиями и голосами ее прошлого , кажется, хранятся в гигантском репозитории и доступны для специального перепрофилирования во все новых комбинациях — как spolia, как строительные блоки устаревших структур.
Действительно, большая часть игры Степановой со старыми формами и прошлыми литературными традициями коренится в ее более широком исследовании коллективной памяти, политическом проекте, который она пытается усложнить и, возможно, даже разрушить с помощью поэзии. В России правительство Путина манипулирует средствами массовой информации и учебниками, пытаясь переписать историю страны, разжигая русский национализм и представляя бывших авторитарных лидеров, включая Сталина, в более выгодном свете. В «Spolia» (перевод Дагдейла) Степанова высмеивает склонность милитаризма к анахронизму, чтобы подчеркнуть свою точку зрения на податливость истории, используя ту самую мелодию, под которую маршируют солдаты: и шагай // забудь старое и шагай заново // и слово пойдет с тобою.
В своих стихах и научно-популярных произведениях она изображает акт воспоминания как не более чем дурацкую затею, результатом которой на личном и национальном уровне является импровизированное лоскутное одеяло из деконтекстуализированных впечатлений. Такая нестабильность, предполагает ее работа, не может быть основой политики: «память / нас не спасет / лежит в пепле / кусает себя за хвост» (из «Сполии»).
Эта сложность — вот что привлекает к ней ученых и переводчиков, даже несмотря на то, что она делает стоящую перед ними задачу почти «невыполнимой», как говорит Дагдейл.Одна из самых насущных проблем, с которой столкнулись переводчики в преддверии «американского дебюта» Степановой, — как сделать работу, столь укоренившуюся в национальном мифотворчестве и коллективном сознании, понятной для совершенно другой аудитории, у которой есть свои собственные мифы. Другие переводчики также недавно столкнулись с этой загадкой. В прошлом году появилось множество английских переводов современной русской поэзии, особенно поэзии молодых женщин, среди них « Жизнь в космосе», Галины Рымбу, «Шрам, который мы знаем», Лиды Юсуповой и антология « F Letter: New».
Русская феминистская поэзия — которые пишут в рамках совершенно иной, постсоветской феминистской истории.Учитывая этот шквал англоязычных дебютов, я спрашиваю Степанову, что, по ее мнению, современные русские поэты должны сказать американцам в данный момент. Она предостерегает критиков и читателей от поиска какого-то исключительно российского ответа на американские проблемы. «Я не очень верю в эту таинственную русскость русских, которая должна передавать какие-то тайные знания, — говорит она мне. Проблемы, с которыми сталкивается мир, утверждает Степанова, глобальны и затрагивают разные поколения. Им требуется новая структура для приема и классификации литературы, которая денатурализирует национальную идентичность.Степанова считает, что перевод, особенно поэзии, может помочь. По ее словам, «Поэзия — это, пожалуй, главное, что сейчас происходит в русской литературе: мощная, смелая, передовая, разнообразная».
***
Степанова стала писательницей в один из самых эпохальных моментов русской истории.
Она родилась в 1972 году в Москве (где с тех пор и живет) и начала писать стихи в подростковом возрасте. Она достигла совершеннолетия на закате Советского Союза, а затем в бурные постсоветские 1990-е.Для многих писателей крах советской системы означал и крах их карьеры. Союз советских писателей, основанный в 1932 году Центральным комитетом для усиления контроля над литературным производством, сделал членство в среде литераторов экономически выгодным, особенно если писатели были готовы идти на политические компромиссы в своем искусстве. Одна плохая книга государственной поэзии могла положить начало целой карьере и комфортному образу жизни, но к 1991 году все это закончилось. «Я видела, как люди раздавлены, расплавились, изменились из-за этого», — сказала Степанова в интервью Los Angeles Review of Books в 2017 году.«Они полагались на систему, которая внезапно растворилась в воздухе. Они по-прежнему были готовы идти на компромиссы, но идти на компромисс было уже не с кем». Этот опыт убедил Степанову, что она не хочет жить под пером, поэтому она начала работать копирайтером во французском рекламном агентстве, а позже работала на телевидении.
В 2007 году Степанова основала OpenSpace.ru , ежедневную культурную газету, в которой публиковались очерки, критические статьи и репортажи. Пять лет спустя по всей России вспыхнули массовые протесты в преддверии президентских выборов 2012 года, результаты которых позже оспаривали активисты и лидеры оппозиции.Хотя контролируемые государством СМИ в основном игнорировали протесты, независимый телеканал «Дождь » (перевод: «Дождь») регулярно освещал беспорядки и уличные демонстрации. В ответ российское правительство усилило давление на независимые журналистские издания, а финансовые спонсоры OpenSpace.ru с тревогой покинули сайт Степановой, вынудив его закрыться. Не испугавшись, она впоследствии запустила сайт искусства и культуры Colta.ru с помощью масштабной краудфандинговой кампании.
Платформа предоставила Степановой центральную роль в формировании ландшафта культурных комментариев в России и, соответственно, самой современной российской культуры.
Colta.ru лучше всего можно охарактеризовать как политически либеральный (его сравнивают с HuffPost ), хотя такие ярлыки не всегда переводятся в международные рамки, в которых «проблемы» различаются. Например, прошлым летом сайт подвергся резкой критике, когда на нем было опубликовано эссе политического консультанта и научного сотрудника Гарвардского университета Виталия Шклярова.Эссе, являющееся частью более крупной серии о Black Lives Matter, основано на расистских стереотипах об афроамериканцах. Шкляров даже предположил, что расизм среди сотрудников милиции понятен, поскольку чернокожие, по его словам, чаще совершают преступления; в качестве доказательства он привел Википедию. Colta впоследствии опубликовала статью Шевеленко, опровергающую утверждения Шклярова.
Со своей стороны, Степанова видит параллели между тем, что произошло в США летом 2020 года, и событиями в ее собственной стране.И Россия, и Соединенные Штаты находятся в разгаре чего-то вроде «гражданской войны памяти», говорит она мне.
Пока американцы борются за памятники Конфедерации, русские обмениваются полемикой о том, что считается злодеянием и кого следует винить. «Российские власти продвигают свою версию истории с рядом новых законов и запретов, которые жестко ограничивают возможности представления неподцензурного взгляда на российскую историю», — говорит Степанова. Например, российские ученые, изучающие ГУЛАГ, попали под пристальное внимание полиции, и многие критики усматривают в путинской риторике попытку реабилитировать Сталина.Согласно опросу, проведенному в 2019 году независимым Левада-центром, 70 процентов россиян заявили, что Сталин, руководивший убийством миллионов граждан России в ходе чисток 1930-х годов, оказал положительное влияние на страну.
«Для современного русского сознания, — говорит Степанова, — вся наша многострадальная история — это своего рода минное поле: ни одно событие или период времени, сколь бы отдаленным он ни был, не дает базы для общего согласия. Все сомнительно и является предметом нескончаемых споров.
Эта коллективная амбивалентность была для нее источником как политического ужаса, так и творческих возможностей. Скользкость истории и импровизационное качество исторического мышления являются отличительными чертами ее работ, которые, вероятно, найдут отклик у новой аудитории в Соединенных Штатах, раздираемых расизмом и культурными войнами, а также в Британии, все еще не оправившейся от Brexit.
***
Самый обширный из выпущенных в этом году переводов Степановой, The Voice Over , является частью серии Русская библиотека издательства Columbia University Press.Издание, запущенное в 2016 году, посвящено публикации русской литературы в англоязычном переводе с упором на редко переводимые произведения и авторов. Особую похвалу получило издание работ женщин-писателей — от Софьи Хвощинской, автора сатирического романа « горожан и деревенских жителей » (1862), до современной поэтессы Линор Горалик. Русские авторы-женщины, как правило, менее известны английским читателям, чем «великие» мужчины XIX века (которых ученые любовно, но пренебрежительно называют «толстовскими»).
Выпустив The Voice Over , издательство Русской библиотеки продолжает эту традицию, помогая англоязычным читателям глубже понять современную поэтическую сцену в России. Коллекция охватывает 20 лет творчества Степановой, включая стихи и эссе, впервые опубликованные в России в период с 1996 по 2016 год, начиная с работ из ее ранних сборников « Здешний мир » (2001 г.) и « Физиология и частная история » (2005 г.). Одним из стихотворений из последнего является, казалось бы, беззаботное «Женская раздевалка в «Планете Фитнес»»:
.Из часов, наложенных тряпок, звуки наших голосов.
И в ноздри, в уши и в рот, как из носика чайника,
В массовом порядке они нахлынут и разольются, души
Кто сломал замок.
Быстро становится очевидным, что раздевалка — это метафора более широкого проекта Степановой по определению или, по крайней мере, осмыслению женственности как своего рода коллективного опыта, когда человек доводит себя до предела физических возможностей.
В том же духе и «Сара на баррикадах», стихотворение о прабабушке Степановой, которая участвовала в революции 1905 года, массовом восстании в России, которое вынудило царя создать Думу, первое многопартийное законодательное собрание страны.Стихотворение помещает Сару в более давнюю традицию участия женщин в политической жизни России, которая продолжается у Степановой:
знаю (лучше бы не знал)
Что эти всеобщие родовые схватки,
Ритмичен как канонада,
Появление совершенно нового штамма. Что в бессонные люльки
Зевают эти зияющие люки.
Вот этот демографический прилив
Нарывы и пузыри с каждым типом.
Такая преемственность кажется Степановой своего рода драгоценным якорем, стабилизирующей силой в мире, где история и традиции часто фрагментируются или обрываются и переделываются плохими актерами.Это проявляется в ее эссе, где она не только углубляется в творчество и наследие женщин-писателей (Марины Цветаевой, Сьюзен Зонтаг), но и в процессе подражает их стилю, как бы настаивая на неразрывной эстетической линии, ощутимой в предложении.
уровень.
Форрестер, переводивший эссе Степановой о Цветаевой, пытался сохранить стилистическую игривость Степановой, в том числе то, как поэт заимствует характерное для Цветаевой использование тире и скобок. «Дефис, — объясняет Форрестер, — перескакивает через связь, которая в противном случае могла бы состоять из нескольких слов.Как и Степанова, Цветаева была поэтессой, изредка писала эссе, но они были «принижены критиками», не умевшими их классифицировать, — говорит Форрестер. Она добавляет: «Они назвали бы их «автобиографическими фрагментами». Потребовалось следующее поколение, чтобы оценить то, что [Цветаева] делала».
«Голос за » содержит ряд эссе Степановой на самые разные темы: от авангардного графического дизайна 1930-х годов до состояния современной русской поэзии. О последнем Степанова сетует на вторжение рыночной логики на постсоветскую культурную сцену: «Не имея подходящей для рынка поэзии, — пишет она, — дешевой в производстве, не очень привлекательной для стороннего наблюдателя, она сама себя регулировала, спасла и погубила сама себя».
сам по себе» (перевод Форрестера).Во вступлении Шевеленко напоминает читателям, что эссе — это «жанр, не имеющий устойчивой традиции в русской литературе». Степанова, по ее словам, «практически единственный российский автор сопоставимого уровня в своем поколении, который последовательно работал над восстановлением эссе как важной формы творческого дискурса — произведения искусства и интеллектуального высказывания».
В «Голос за » вошли также стихи из более свежего сборника Степановой « Киреевский » (2012).Название происходит от имени Петра Киреевского, фольклориста начала XIX века, собиравшего песни; Соответственно, книга Степановой состоит в основном из баллад. Стихи связаны с культурным наследием русской революции, сталинской Великой чистки и Второй мировой войны, и они ритмично основаны на популярных военных песнях и военных джинглах, о чем свидетельствует строка из «Молодых дев поют» в переводе Евгения Осташевского. : «Дыра в моем животе / Ледяная вода внутри / Много танковых башен / Рвут сети весной.
В заметке Осташевский вторит другим переводчикам Степановой, с которыми я разговаривал, и все они определяют одну и ту же трудность: переводить поэзию Степановой — значит находить не только новые слова, но и новую культурную стенографию, новые знакомые отголоски, новые воспоминания и национальные мифы. Как спрашивает Осташевский: «Как вы переводите смысл, заложенный в недосказанном, когда предполагаемое прочтение зависит от общего исторического опыта, которого читателю перевода наверняка не хватает?» Для писателей и ученых, работающих на стыке России и Запада, необходимость преодолеть эту трудность кажется особенно актуальной.Когда жестокие истории создаются в тандеме, как с ними можно считаться поодиночке?
***
Для Дагдейл этот вопрос стал особенно пророческим, когда она переводила «Войну зверей и зверей», длинное стихотворение Степановой, вдохновленное войной 2014 года на Украине. В одноименный сборник входит и упомянутая выше «Сполия» — еще одно длинное стихотворение о боях на Донбассе.
Spolia , что на латыни означает «добыча», как в «военных трофеях», был средневековым термином для перепрофилированного древнего мрамора, используемого для строительства новых зданий.Камни старых памятников были вырезаны и переделаны, чтобы заполнить их кирпичом, в результате чего получилась лоскутная архитектура. В 2014 году аналогичная ситуация разворачивалась в России на уровне языка. Используя беспорядочную смесь националистической риторики, государственные СМИ продвигали нарратив о том, что пророссийские сепаратисты были патриотами, защищающими себя от фашистской Украины, поддерживаемой Соединенными Штатами. «Мое стихотворение явилось результатом полнейшего шока, — рассказала Степанова журналу Los Angeles Review of Books .«Язык менялся вокруг меня. Он был не только сильно приправлен ненавистническими высказываниями, но и стал совершенно гибридным. Люди цитировали выступления Сталина или блестяще и бессознательно копировали стиль колонок «Правды » 1930-х или 50-х годов, так и не поняв, что не они придумали эти слова».
Степанова вписала эти элементы в стихи, сделав их электризующими для русской аудитории, но трудными для понимания тем, кто не знаком с такими культурно специфическими отсылками.Дагдейл глубоко разбирается в русской литературе и культуре, но, тем не менее, она не решалась перевести «Войну зверей и зверей», потому что была слишком далека от материала. Все изменилось в 2016 году, когда Великобритания проголосовала за выход из Европейского союза. «Дебаты вокруг референдума часто были эмоциональными и иррациональными, — объясняет Дагдейл, — но риторика победившей стороны в основном была сосредоточена на имперских и военных победах, которые сделали нас силой, с которой нужно считаться; мы были «исключительной страной».Поскольку лидеры в Великобритании и России разжигали националистические настроения, Дагдейл почувствовала, что наконец готова обратить свое внимание на перевод стихотворения Степановой, найдя новый резонанс в таких строках, как «Итак, расставляя ладьи и ферзя / в их клетчатых покоях / культура ведет страх / сквозь перчатку человеческой природы».
Степанова в значительной степени опирается на русскую и советскую культуру, в том числе на относительно малоизвестные источники (тайные политические речи, средневековые военные эпопеи и т. д.), которые озадачили бы даже коренных россиян.Это оказалось преимуществом для Дагдейла. Поскольку русские читатели могли быть лишь смутно знакомы с отсылками, она также могла широко и творчески черпать информацию из англоязычного хранилища памяти. Она адаптировала строки из пьесы Шекспира « Антоний и Клеопатра »: «Ты оружейник сердца». В другом месте она вставила слова из прославляющей империю поэмы Редьярда Киплинга «Мандалай» (которую Борис Джонсон, ныне премьер-министр Великобритании, с ужасом процитировал в бирманском храме в 2017 году), не обязательно ожидая, что читатели сразу узнают ее:
Маша учится на завтраке ТВ
Ее нижняя юбка была желтее, а ее маленькая кепка была зеленой
пока яблоки не вырастут на апельсиновом дереве
нарушения безопасности паролей.
Эти строки «могут смутно напоминать [людям] о чем-то», — говорит она мне. «Я чередую резонансные англоязычные аллюзии, отголоски, чтобы у читателя появилось ощущение причастности, наличия этих воспоминаний».
***
Самый ожидаемый из новых переводов — « В память о памяти », недавно вошедший в лонг-лист Букеровской премии. Это квази-мемуары о семье Степановой, основанные на вырезках, журналах, дневниках и однодневках, которые также служат критикой самой памяти.История, которую Степанова сплетает воедино, проводит читателей через период, который, как можно было бы ожидать, быть богатым событиями в российской истории — 20-й век, — но она отказывается предлагать обширную историю или драматический пересказ ключевых моментов этого периода. «Возможно, я пытаюсь противостоять коммодификации прошлого, которая становится важной чертой нашей повседневной жизни в России, как и везде», — говорит мне Степанова.
В начале книги Степанова пишет о взрослении с сильным желанием иметь захватывающую семейную историю, которая вписывалась бы в национальные мифы ее страны о героизме ее народа.
К своему стыду, она не нашла интриги в своей генеалогии. «Никто из [моей семьи] не воевал, не подвергался репрессиям или казням… никто не жил под немецкой оккупацией и не участвовал в сражениях века», — пишет она. Степановой казалось, что ее семья в конечном итоге «вела очень спокойную жизнь, казалось, что она живет совершенно в стороне от мельниц той эпохи».
На протяжении В «Память о памяти » Степанова обнажает ошибочность памяти, высмеивая, как она это делает в своих стихах, идею о том, что что-то определенное может быть построено на видении прошлого.В одной из ранних сцен она едет в Саратов, город на юго-западе России, где с помощью друга разыскивает адрес своего прадеда. По прибытии она пишет: «Я без колебаний узнала двор моего прадедушки», несмотря на то, что никогда не была там раньше. «Я вспомнила все, — продолжала она, — с такой повышенной природной точностью, что я, казалось, знала, как все было, в этом, нашем, месте, как мы жили и почему мы уехали». Когда она возвращается в Москву, ей звонит тот самый друг, который помог ей найти дом, и извиняется — он перепутал адрес.
Это была правильная улица, но не тот дом. «И это, — заключает Степанова, — почти все, что я знаю о памяти».
Далеко от России
ГЛАВА ОДИН Далеко от России
Воспоминания
ОЛЬГА АНДРЕЕВА КАРЛАЙЛ
Книги Томаса Данна
Прочитать обзор
Звуки поэзии
Мои самые ранние воспоминания связаны со взрослыми, декламирующими стихи в нашей квартире под Парижем: моим отцом, моими тетями и дядями и Мариной Цветаевой.
Мне было бы пять или шесть, и я не знал, что есть миры за пределами нашей семьи, темнеющей обеденной
комната, горячий ароматный чай и волны поэзии, захлестнувшие нас.
У Цветаевой были бледно-зеленые глаза, кожа смуглая, а короткие волосы тронуты серебром. Мне нравилась ее резкость — быстрые движения, низкий, чуть скрипучий голос с твердыми r -ми родовитого москвича.
Цветаева носила на запястьях тяжелые серебряные браслеты; кожаный ремень был туго затянут вокруг ее талии. Я помню ее острый профиль на фоне сумерек, звон ее браслетов и русский стих поставлено в несколько стилизованной манере, яркой и в то же время даже тонированной.
Так читал стихи и мой отец, и моя тетя Ариана, которая знала всего Евгения Онегина наизусть.
Через несколько лет мне скажут, что, по словам современников, Пушкин читал стихи
этим способом.
Мне говорили, что Пушкин был величайшим поэтом России, что его праздновали как раз в 1937 году, к столетию со дня его гибели на дуэли, тайно спланированной русским царем. Пушкина стихи и Лермонтова, другого великого поэта, убитого на дуэли, часто читали за столом после обеда.Взрослые разделились: тетя Наташа и бабушка предпочли Пушкину Лермонтова, а остальные, в том числе Цветаева благоволила Пушкину.
Я тоже считал себя пушкинистом, хотя именно Пастернак, еще один поэт, был моим любимым. Хоть его и было трудно понять, но именно он прекраснее всего говорил о России, далекой
край летних лесов, сирени и вихревых метелей.Отец читал свои стихи с особым усердием, вызывая резонанс каждой строчки.
Много лет спустя, слушая, как Роберт Лоуэлл читает свои стихи и стихи Йейтса, я почувствовал
чувство узнавания. Здесь на другом языке была заклинательная монотонность, которой звучало мое детство.
В 30-е годы в Париже была небольшая русская литературная среда, и моя семья входила в нее. Друзьями моих родителей были поэт Цветаева, философ Бердяев, и всякий раз, когда он навещал свою семью, в Париже Исаак Бабель.Эти писатели, неизвестные во Франции за пределами узкого круга русских читателей, теперь прославлены в России. Но потом, за исключением Бабеля, их имена поносили в Советском Союзе, как и те из моих двух дедов, которые оба были заклятыми врагами Ленина.
Во Франции в те годы было много и других русских эмигрантских общин разного политического и религиозного толка.
Говорят, что только в Париже проживает триста тысяч беженцев из
большевистской революции. Однако привязанность моей семьи была прежде всего литературной. И популистский. Люди, благополучие людей во всем мире часто обсуждались с детьми. Как и история
Россия и ее судьба при коммунизме, о которой мало что было известно, пока не развернулась поразительная драма Великих чисток. К тому времени мне было семь.
Я понял, что мы не Красные и не Белые, что мы «принадлежим народу.Оба моих деда были внуками крепостных в дореволюционной России. Леонид Андреев,
отец, был из Орловской области в средней полосе России, а приемный отец моей матери, Виктор Чернов, из Саратова, на Волге. Оба мужчины ненавидели царский режим, оба были революционерами в очень
различные пути. Разведенный с моей бабушкой, Чернов, ныне живущий в Праге, был лидером социалистов-революционеров, злополучной партии эсеров, уничтоженной большевиками после октябрьского переворота 1917 года.
государственный.Что касается Андреева, то он умер в ссылке в Финляндии в 1919 году. Он был знаменитым писателем, пока большевики не стерли его имя из русской литературы.
Андреев симпатизировал эсерам, однако осознавал двусмысленность их политического кредо. До 1908 г. они потворствовали отдельным террористическим актам, направленным против высокопоставленных чиновников. В это время царский режим становился все более репрессивным.Тайная «Боевая организация» внутри партии замышляла убийства ведущих царских политиков, виновных в их глазах в недопустимых преступлениях. против народа.
Но эти благородные, казалось бы, опытные революционеры позволили проникнуть в себя русской тайной полиции, Охранке. В конце концов царские двойные агенты сами инсценировали некоторые
убийств, улаживая личную вендетту и помогая дискредитировать революционные движения.
Участились аресты и казни. Они вдохновили Леонида Андреева на самые сильные работы, в которых исследовалась мораль.
применения террора против самодержавия: «Семь повешенных», «Губернатор», «Тьма 90 168». Красный смех предсказал ужасы грядущих войн.
В середине тридцатых мои родители получили партию вещей, прибывших из дома Леонида Андреева в Финляндии.Среди них был набор бронзовых подсвечников и массивная чернильница в стиле ампир, выглядевшая
для меня как миниатюрный надгробный памятник. Маленькие черные ступени ведут к урне, в которой был спрятан стеклянный контейнер с чернилами. Очевидно, письмо чернилами было ключом к бессмертию. Для меня эта чернильница была священным предметом, и
Я любил его рисовать, стараясь запечатлеть бронзовые ступени нарочитой восходящей зигзагообразной линией.
Посылка из Финляндии, наследие моего отца, включала в себя обширную коллекцию фотопластинок.Это были цветные диапозитивы. Каждая была установлена вдвое: они предназначались для просмотра через стереоскопический зритель. Они были упакованы в блестящие плоские картонные коробки, надписанные энергичным, округлым почерком Леонида Андреева. Зрителя у нас не было, но отец показывал мне их, поднося к стене. светлый. Их цвета были реалистичными, приглушенными и в то же время яркими. Мне сказали, что эти изображения были получены путем химического использования картофельной муки.Казалось, в это трудно поверить. Как могли эти крылья бабочки светиться на фоне дневной свет исходит от картошки?
Благодаря этим фотографиям детство моего отца стало частью моего. Сидя на лестнице, мой отец был прекрасным мальчиком с грустными мягкими серыми глазами — он потерял мать, когда ему было
пять.
Его младший брат Дэниел в холщовой летней шляпе выглядел еще печальнее.Теперь у них была красивая, самодовольная мачеха, которая тщетно пыталась казаться милой на своих картинах, прижимая к груди букеты. Леонид Андреев
тоже был там, загадочный, печальный, в странных костюмах. Достаточно близко, чтобы дотронуться до приезжих родственников, скандинавского пейзажа, окаймленного облаками, берез и мягко сияющих прудов. И полевые цветы
такие же, как те, которые мама собирала в букеты, чтобы я их рисовал.
Из Финляндии также прибыло несколько негабаритных рисунков углем. Среди них был «Черти, подстригающие ногти» Леонида Андреева, вдохновленный Гойей. На какое-то время мой отец закрепил это исследование в
зал нашей маленькой солнечной квартиры в Ле-Плесси. Бесы были отвратительны; мы с мамой их ненавидели. В конце концов они были свернуты и исчезли под диваном в кабинете отца, где были картины и
чертежи обычно хранились.
Меня не устраивал такой расклад. По моему мнению, чертей, которые выглядели одновременно надуманными и злыми, следовало бы вообще выгнать из нашего дома.
Но на самом деле эта картина символизировала то, что происходило в то время в большом мире — гражданская война в Испании, возвышение Сталина и Гитлера. Андреева и особенно его новеллы живы и сегодня. Его пьесы ставятся в России после семидесятилетнего перерыва.Проблемы, над которыми размышлял Андреев, — это проблемы сегодняшнего дня: война, насилие, голод.
Как бы я хотел, чтобы сохранились фотографии и из детства моей матери! Она выросла в Италии на берегу Средиземного моря, среди лимонных деревьев и плетистых роз. В четырнадцать
в 1917 г., в начале революции, вернулась с семьей в Россию. После большевистского государственного переворота она, ее мать и сестры были арестованы.
За голову Чернова была назначена цена — он
ушел в подполье. Положение женщины было отчаянным. Потом подруга, бывшая эсерка, когда-то вышедшая замуж за Максима Горького, Екатерина Пешкова добилась от самого Ленина разрешения на их эмиграцию.
Приключения моей семьи в революционной России были фантастическими, полными странных совпадений. Они преследуют меня по сей день. Были рассказы о красноармейцах в остроконечных касках, едущих по подсолнуху поля Саратова во главе со своим мифическим атаманом Чапаевым.Рассказы о ночных обысках ЧК, большевистской охранки. Доносы и аресты в заснеженной Москве, езда поезда по бескрайним замерзшим степям. И история о моей маме и ее сестре-двойняшке Наташе, которые целое лето живут одни в лесу.
Четыре женщины в нашей семье — моя бабушка и три ее дочери — были блестящими рассказчицами.
Моя бабушка была самой успешной.Через несколько лет после того, как гласность пришла в Россию в 1980-е гг.,
Листая томик воспоминаний женщин-эсеров, посаженных большевиками в тюрьму по дороге в Сибирь и на уничтожение, я наткнулся на свидетельство о способностях моей бабушки как рассказчицы. У нее была способность
воплощать в жизнь все, что она рассказывала; будь то повседневные события, история, сюжеты из Диккенса или Александра Дюма или события из ее счастливого детства в поместье на юге России.В псковской тюрьме, по словам одного
Что касается ее товарищей, ее рассказы часами отвлекали сокамерниц от мрачной реальности, стоявшей перед ними. Хотя она была отличным журналистом и превосходным поваром, рассказывание историй было волшебным даром моей бабушки.
была Шахерезада нашей семьи.
Вырванная из мрачной псковской тюрьмы благодаря вмешательству Пешковой, моя бабушка воссоединилась с дочерьми и выслана из России во Францию.
Годы моей материнской семьи в России во время
революция — моего деда призвали из итальянской эмиграции на пост министра сельского хозяйства во временном правительстве, сменившем царский режим, и он менее чем за год стал беглецом — сделала
захватывающий, замысловатый гобелен сказок. На фоне этого мирно разворачивалась наша французская жизнь. Я был в восторге от этих рассказов, но для меня настоящее было еще более убедительным.
(C) 2000 Ольга Андреева Карлайл Все права защищены.ISBN: 0-312-25245-5
Мысли из мемориала Великой Отечественной войны в Саратове, Россия
Дорогие друзья ТПП,
Два путешественника CCI из нашей поездки 2019 года, Деннис Ортблад и Кришен Мехта, недавно посетили Россию, чтобы познакомиться не только с Москвой, но и с некоторыми городами вдоль реки Волги, включая Казань, Саратов и Самару.
Их глубоко тронули памятники Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, которые они видели почти в каждом городе, который посещали.Как известно, не было города, которого бы не коснулась трагедия, постигшая в тот период Советскую Россию. Ниже приводится краткая статья, которую один из путешественников, Кришен Мехта, написал после посещения мемориала в Саратове.
Шэрон Теннисон
Центр гражданских инициатив
Американский комитет по соглашению между США и Россией
18 октября 2021 г.
Кришен Мехта
В конце прошлой недели я очень трогательно посетил мемориал в Саратове, Россия, в честь жертв России во Второй мировой войне.Я отдал дань уважения вечному огню в честь жертв, принесенных солдатами, сражавшимися в битвах за Россию с 1941 по 1945 год, и увидел вызывающую воспоминания скульптуру, изображающую павших солдат в виде журавлей, поднимающихся в небо.
Русский поэт Расул Гамзатов написал стихотворение «Журавли» в честь солдат.
Поэма начинается строками:
«Мне иногда кажется, что солдаты
Не вернувшиеся с кровавых полей
Никогда не ложились на землю
Но превратились в белых журавлей…
» Поэма — небольшая, но достойная честь миллионы советских солдат, погибших, ради того, чтобы Запад смог победить во Второй мировой войне.Запад редко признавал или полностью понимал эту жертву.
Я также понимаю, что многие на Западе считают, что пакт Молотова-Риббентропа стал началом Второй мировой войны. Но многие изучающие историю не признают, что в 1930-х годах Советский Союз пытался остановить нападения нацистской Германии либо на Восток, либо на Запад, заключив пакт с Великобританией и Францией, чтобы предотвратить нападение Гитлера на любую из них. Польша, Франция или Россия.
Аргумент Сталина заключался в том, что если бы союзники объединились против Германии как на Востоке, так и на Западе, то Гитлер был бы ограничен от нападения с обеих сторон.Великобритания и Франция отвергли Сталина и не хотели подписывать с ним такое соглашение.
Они думали, что, отказавшись от этого, Гитлер будет меньше вынужден атаковать на Востоке, а не на Западе. Именно этого хотели Великобритания и Франция или, по крайней мере, надеялись, что это произойдет.
В Великобритании и Франции также были сильные антикоммунистические позиции, и они не хотели заключения пакта с коммунистическим правительством в Советском Союзе. Возможно, они думали, что Гитлер нападет на Советский Союз и «закончит работу» за них, чего они не могли сделать в начале большевистской революции.
Некоторые утверждают, что Сталин выбрал единственный доступный ему вариант: подписать пакт с нацистской Германией, чтобы выиграть время до того, как Гитлер неизбежно обратит свое внимание на Восток. После подписания пакта Молотова-Риббентропа Гитлер сначала обратил свое внимание на Запад, завоевав большинство стран Западной Европы, а затем повернулся на Восток. За это время, следует признать, сталинский Советский Союз действительно принимал участие в расчленении Польши и повторном присоединении прибалтийских государств, добившихся независимости от Российской империи после Первой мировой войны.
В конце концов, конечно, только после того, как Гитлер вторгся на оккупированную Советским Союзом территорию в Восточной Европе 22 июня 1941 года, Советы присоединились к союзникам в войне против нацистской Германии. И союзники в конечном итоге одержали победу, что стоило России более 26 миллионов жизней.
**********************
Полный перевод стихотворения «Журавли» ниже:
КРАНЫ
Иногда мне кажется, что все те павшие солдаты, Что никогда не покидали кровавых полей сражений, Не были погребены в прах и тлеть, А превратились в белых журавлей, что тихо стонут.
И так до сих пор, с тех пор минувших дней, Летают еще в небесах и тихонько плачут. Не оттого ли часто мы слышим те колокольные перезвоны И спокойно замираем, глядя в небо?
Еще летит усталая стая журавлей – хлопают крыльями. Птицы скользят в сумерки, свободно бродя. В их строю я вижу маленькую щель – Может быть, это место предназначено мне.
Настанет день, когда в тумане пепельном Я воспарю с журавлями, И последний покой обрету, С неба зовущего — по-птичьи — Всех тех из вас, кого я оставил позади.
Иногда мне кажется, что все те павшие солдаты, Что никогда не покидали зоны кровавых сражений, Не были погребены в прах и тлеют, А превратились в белых журавлей, что тихо стонут…
В поисках Рахели — The Jerusalem Post
Борис Абрамович Медведев в восторге. Профессор философии науки, его мир — это мир рациональности и позитивизма. Тем не менее, в возрасте 71 года Рахель — любовь всей его жизни.
Как и Рахель, он родился в Саратове на берегу Волги.Но с этого момента отношения между ученым и роковой женщиной Второй и Третьей Алии лежат в области метафизической.
Медведев из Саратовского государственного университета — мужчина в жизни Рахели после ее смерти. В отличие от Накдимона Альтшулера, Залмана Шазара, Моше Бейлинсона, Берла Кацнельсона и Михаэля Бернштейна, разделивших с ней земную жизнь, Медведев хочет лишь коснуться ее души: иметь возможность выразить свою любовь к ней в стихах.
После примерно 120 статей по физике и многих других научных публикаций Медведев посвятил несколько личных строк Рахели.
Только после того, как он объяснил мне, что пишет свободно, мало обращая внимания на грамматику и рифму, он собрался и прочитал мне по-русски «Дом Рахели». Дом у подножия горы Кармиэль Здесь звучит флейта
Всем живым и мертвым
Дом Рахели имеет еврейские корни
Библейские корни
Дом Рахели над прозрачным Кинеретом
Дом Рахели на качелях моего сердца
Чувствуется тоска, такой же бурный русский темперамент.
Но Медведев сдержан и тихо бесстрастен
Он произносит драматические фразы скромным тоном
Его любовь к Рахели смущает даже его самого Я пытаюсь исследовать его дальше, но в защиту он отсылает меня к другим вещам, которые он сделал. Он написал книгу о еврейской музыке; в течение пяти лет он возглавлял группу, занимавшуюся вопросами общего между искусством и наукой. Два года назад его пригласили рассказать о работе группы на форуме Российской академии наук в Санкт-Петербурге.Санкт-Петербург. Но Рахель постоянно находится на заднем плане.
Из компьютера Медведева доносятся мелодии Шули Натана, поющего «Бегани нетатича» («Я посадил тебя в своем саду»), что не оставляет ему иного выбора, кроме как прочитать еще одно из своих стихотворений, написанных Рахели. Родиться и пожить немного – как ты А если умереть, то уснуть крепким сном
Сон под мелодию пастуха
Пастырь души моей, Рахель
Разрешите мне преклонить перед вами колено
Я расскажу тебе о безмятежном озере
Пожалуйста, не улетай от меня Медведев говорит, что больше всего его привлекает в Рахели честность.«Она выражает тревогу, которую я хорошо понимаю, — трудности, проблемы, с которыми она сталкивается, колеблясь на грани между жизнью и смертью, между настоящим и будущим». Он говорит об увлечении ее словами. «Они привлекают вас из колыбели мира, они взывают к состраданию. Они проникают в ваш мозг и исходят из сердца, а сердце ранено». Ему еще предстоит посетить ее могилу с видом на озеро Кинерет (Галилейское море). Возвращение к истокам
Наше путешествие в Саратов началось на берегу Кинерета.
Накануне 125-летия со дня ее рождения поэтесса Ра-хель (как ее называют на иврите) была одной из центральных тем образовательной конференции Лимуда бывшего Советского Союза, состоявшейся в декабре 2014 года в кибуце Гиноссар на ул. Берега озера. Тема Рахели была впервые затронута на конференции Лимуда бывшего Советского Союза в Москве, и это вызвало желание обратиться к источнику: дом, улица, район — и если это невозможно сделать, чтобы подобраться как можно ближе. Но с самого начала было видно, что Саратов не готов так легко открываться случайным посетителям.Самолет Як-42, который доставил меня — вместе с Хаимом Чеслером, основателем Лимуда бывшего Советского Союза — в город, вздрогнул и заскулил на взлете. Приземлившись, он завилял хвостом, как собака, попавшая в спячку. Мы приехали в Саратов накануне Дня памяти жертв Холокоста, и сумрак на улицах был соответствующий. Наш водитель, Володя, добавил настроения, прокрутив кассету с такими песнями, как «Еврейские глаза». Нас сопровождал доктор Ури Мильштейн, противоречивый историк практически по всем вопросам, от Войны за независимость до убийства Ицхака Рабина.
На конференции Limmud FSU в Москве он рассказал о поэтессе Рахели, тете его матери. Мильштейн — ближайший живой родственник человека, которого Шазар описал как «одетого в чистое и сияющее белое». Некоторые из рассказанных здесь историй основаны на его сочинениях о поэтессе. Мильштейн также чувствует себя сыном, которого у Рахели никогда не было. Свое имя (Ури, что на иврите означает «мой свет») он получил под влиянием поэмы «Акара» («Бесплодная»). Если бы у меня был сын
Маленький ребенок
С темными кудрявыми волосами и умный
Держать его за руку и ходить медленно
Медленно, медленно По дорожкам сада
Маленький ребенок Ури, я бы назвал его
Мой Ури
Короткое имя мягкое и ясное
Осколок света Мой темный ребенок
Ури, я назову его Ури, я назову его Отец Рахели, Иссер Лейб Блувштейн, родился в Полтаве, Украина, в 1833 году.В своей иешиве он считался талмудическим гением, но в возрасте восьми лет был похищен царской армией и стал «кантонистом» — так называли мальчиков, насильно отобранных от родителей в военную академию.
Когда его отец узнал о похищении, у него случился инсульт, и он умер. Вскоре после этого его мать покончила жизнь самоубийством. Иссер Лейб стал профессиональным солдатом и в Крымской войне столкнулся со смертью со всех сторон. Он показал себя прирожденным лидером и получил звание унтер-офицера.Его начальство пыталось побудить его отказаться от иудаизма и стать офицером, но он отказался. После 25 лет безупречной военной службы он женился, имел четверых детей и преуспел в финансовом отношении. После смерти первой жены он женился на Софье Мандельштам, На 20 лет моложе его. София принадлежала к аристократической семье, чьи предки восходят к раввину Шломо Ицхаки, известному как Раши, знаменитому раввинскому комментатору и писателю. Ее племянница Роза Мандельштам отказалась от учебы в медицине, чтобы «присоединиться к массам.Охваченная желанием завоевать сердца крестьян, она приехала в городок Саратов на Волге. Роза была одержимо настроена против царя. Даже когда ее изнасиловал крестьянин, она предпочла не выдвигать обвинения 16 31 июля 2015 года, а обвинить власти в «унижении» его.
Ее подрывная деятельность привела к тому, что она присоединилась к подпольному движению «Народная воля» и участвовала в убийстве царя Александра II в 1881 году. Софья Мандельштам считалась праведной, даже «святой» женщиной.Говорили, что прикосновение ее руки или взгляд могли исцелить человека. Ее дед был советником царя Александра I, победившего Наполеона. Родственницей был Осип Мандельштам, один из величайших современных русских поэтов. Софья вела переписку со Львом Толстым, который называл ее «мой самый интеллигентный корреспондент». После замужества с Иссером Лейбом она вырастила четверых детей от его первого брака, а также восьмерых собственных. Одна из них, Рахель (Рая), родилась 20 сентября 1890 года.Вскоре после этого семья уехала из Саратова в Полтаву, родной город Иссера Лейба. В Полтаве дети выучили иврит у Моше, отца Дова Бера Борохова, социалиста-марксиста и основателя лейбористского сионистского движения. В Рахели проявились две черты, которые увеличили ее славу, но также ускорили ее кончину: ее поэтические способности и повреждение ее легких.
Однажды ее отправили в санаторий в Крыму и заставили пить кумыс (кобылье молоко), который, как считалось, обладал антибиотическими свойствами. Из Израиля в Одессу Когда Рахели исполнилось 16 лет, ее мать умерла от туберкулеза, тогда еще известного как болезнь писателя или художника. Три года спустя она переехала вместе со своей сестрой Шошаной в Палестину. Первоначально они намеревались продолжить путь в Италию и там изучать искусство и философию, но в конце концов остались в Земле Израиля. Их первой остановкой был Реховот. Сестры устроились в детском саду Ханны Вайсман и усовершенствовали свой иврит, слушая детей.Реховот в то время был гнездом бурлящих гормонов, бурного сионизма и искрометной поэзии. В Шаббат молодые люди из села собирались на вечеринки на «Холме любви», в виноградниках и садах. Они цитировали Песнь Песней, Екклесиаст, Книгу Руфь и другие источники на иврите. Рахель слегка пропускала слова. затем вернитесь к ее книге». Альтшулер был моложе Рахели.
Автор этих строк хорошо помнит его в черном берете, как и его сын, подполковник. Гидеон, офицер бронетанковых войск. Накдимон Альтшулер родился в Реховоте и был потомком членов Первой Алии в первом поколении. Всадник и земледелец, он явился Рахели первобытной фигурой, никогда не знавшей страха изгнания. Между ними вспыхнула любовь. Они вместе скакали на одной лошади и пустились в экстатический танец на Холм Любви. В свой последний день на земле, в повозке, везущей ее из санатория в Гедере в больницу Хадасса в Тель-Авиве, она настояла на том, чтобы заехать в гости к Альтшулеру. в своем доме в Реховоте.Они не виделись 10 лет, но Накдимон сразу узнал ее. «Я видел перед собой скелет, — рассказывал он позже Мильштейну. «Ее прекрасные волосы были похожи на сухую солому, ее прекрасные и веселые черты сморщились. Она не могла плакать и кричала в тишине, как раненое животное, чьи чувства предчувствуют конец. Она сказала: «Шалом, Накдимон». Я ответил: «Шалом, Рахиль». Сопровождавший ее врач подал сигнал.
Кучер подобрал вожжи, и повозка медленно тронулась». Чем объяснить, что поэтесса, дочь обожаемого корреспондента Толстого, решила в конце жизни навестить простого реховотского крестьянина? «Приближаясь к своему концу, Рахель захотела вернуться в свои первые дни в Эрец-Исраэль.Чтобы изолировать этот первый год от всей боли и разочарования, которые последовали за ним. Для нее Накдимон символизировал те невинные дни», — сказал Мильштейн. Всю жизнь Альтшулер сокрушался, что не остался с Рахелью. Чтобы наказать себя, он жил в лачуге, которая когда-то была курятником. Третий президент государства Шазар (Рубашов) увидел в Мильштейне сына, который мог бы у него родиться, если бы он женился на Рахели. Шазар влюбился в Рахель с первого взгляда. Это произошло, когда он приехал навестить Берла Кацнельсона, с которым у Рахели были романтические отношения, в мошаве Кинерет.Шазар описал, как впервые увидел ее. «Ворота мошавы отворились, и со двора вышла стая белых гусей, шумных и жадных, которые рассыпались по всему склону холма.
За ними стройная гусыня с голубыми глазами, в белоснежном платье, легкая, как олень, и красивая, как Кинерет». Третий президент оказался любовником в образе Отелло. В течение многих лет в беседах с Мильштейном Шазар отрицал существование Бернштейна, большой любви Рахели во Франции.«С кокетливыми глазами и вопросительным взглядом, как бы проверяющим меня, я увидел перед собой старика, уважаемого президента еврейского государства, который вел себя как влюбленный юноша, искажая реальность, как это обычно делают влюбленные», — сказал Мильштейн. Рахель познакомилась с родившейся в России Бернштейном, когда приехала в Тулузу изучать агрономию. На два года старше ее, он только что получил диплом инженера-электрика. Он был опытным пианистом и знал греческую и римскую литературу. Рахель хотела выйти за него замуж и, возможно, направить его в сторону сионизма, но ей не удалось выполнить обе миссии.Когда разразилась Первая мировая война, она считалась вражеской инопланетянкой (Османская империя контролировала Палестину и была союзницей Германии).
Она была депортирована из Франции и временно вернулась в Россию. Бернштейн решил не покидать Францию. Высказывалась мысль, что Рахель останется с ним, и по ее инициативе велись разговоры о замужестве. Бернштейн не мог решиться, и она написала стихотворение о разрыве между ними. Ты ушел из моей жизни в гневном молчании, Но сдавшееся сердце простило Колеса эмоций продолжают двигаться по своей орбите И все было забыто В октябре 1915 года Рахель отплыла из Мара. — едет в Россию.В Бридянске под Саратовом она присматривала за детьми-беженцами. Хаим Пялков, инспектор компании, построившей центр для беженцев, посетил воспитательницу детского сада Рахель. Он нашел живую женщину с выразительными чертами лица, которая тепло приняла его и была рада возможности поговорить с ним на иврите. «Она разговаривала с детьми мягким и ласковым голосом. Если бы все воспитатели детских садов в Израиле говорили так, как говорит Рахель Блювштейн, состояние детских садов было бы идеальным», — резюмировал он в своем докладе.
С детства Рахель страдала от астматической аллергии. В середине 1916 года она снова заболела. На этот раз это был развернутый туберкулез, которым она могла заразиться от кого-то из детей. Она переезжала между разными санаториями на Кавказе. О своей жизни между визитами врачей и уходом медсестер она писала: Буду жить в Месте Исцеления, на горе
Но дальше ее – ни шагу!
На что осудил меня мой заклятый враг
Старый доктор
Зло наговорил
На тканом диване на веранде
От скуки сыграю в догонялки
Полусон-полусон
Под звуки удаляющегося моря Рахель осталась в санатории до Октябрьской революции 1917 года.Оттуда она переехала к брату в Баку, где стала свидетельницей трагедии. Горские евреи с Кавказа пацан — подремал своей прекрасной дочери Тамаре, после того как она отказалась выйти замуж за одного из их атаманов. По мере ухудшения симптомов болезни Рахель переехала в Одессу. Учительница Элишева Рабиновиц-Пайнс, которая тогда жила в городе, рассказывала: «Я сидела на скамейке в парке Марзели и увидела издалека высокую худую женщину, которая приближалась ко мне и улыбалась.
Только когда она начала говорить, я понял, что это была Рахель Блувштейн.Боже мой! Как она изменилась! Передо мной стояла уже не привлекательная и жизнерадостная молодая женщина, а сморщенное и бледное лицо с отрывистым кашлем, изредка прерывавшим ее речь». В еврейском районе Война закончилась, и пути открылись. Рахель читала лекции о Земле Израиля, чтобы оплатить свой билет домой. Она села на «Руслан», первое судно, вышедшее из Одессы после войны. Она несла в себе семена своей смерти. На корабле ее эмоций Саратов был отправлен на нижние палубы.Она никогда не упоминала об этом, хотя ясно представляла его как пейзаж своего детства. В стихотворении «О, моя земля, мои родители», положенном на музыку и спетом Хананом Йовелем, она написала: «На холме — мальчики, как ели». На равнине – старики, как дубы На склонах, на берегу ручья Березки в белых субботних одеждах Досягаемость солнца слишком коротка Красное копье в сердце леса Невинный день среди сосен Душистый туман и сон.
.. Весьма вероятно, что «ручей» относится к Волге, густо заросшей березами, которые растут высоко над туманами леса.Но кроме этого, ничего из ее раннего детства. Ее слова, как переулки Саратова, набраны интересами поэтического тумана. Не имея адреса и не у кого спросить, я обратился к тому, от кого можно было бы ожидать знать. Раввин Михаил Фрумин течет в литовском ручье. Его синагога предназначена для обслуживания 5000 евреев Саратова, но на самом деле лишь горстка молодых людей регулярно учится. Шаббат и кашрут практически никто не соблюдает. «Мы потерпели неудачу, — признал Фрумин, — но такова реальность.Из соседней кухни доносился запах вареной капусты. В настоящее время синагога находится во временном здании. Без финансирования раввин не смог закончить постоянное здание позади нас. Что касается Рахели, раввин был удивлен моим вопросом. Она чужда его миру. Дом, где она родилась? Он может только рискнуть предположить. «Вплоть до 1946 года в районе синагоги жили евреи. Может, ее семья тоже.
Вам следует поговорить с госпожой Вайсман. В этот момент в синагогу вошла доктор филологических наук Ирена Вайсман.Это голубоглазая женщина, которая пытается создать еврейский музей в районе синагоги. «Вот почему я пытаюсь собрать информацию о выдающихся евреях, таких как Рахель», — объяснила она. Но до сих пор ей ничего не удалось собрать о Рахели. «Она родилась в Саратове, но ее семья не имела связи с городом. Существуют противоречивые версии о том, как долго здесь пробыли большевики — от двух до девяти лет — и вполне возможно, что ее дом был разрушен», — сказала она.Блувштайн или Блюмштайн?
Володя Хасин родился в Саратове. Он специалист по кровавым наветам начала 20 века. Он сказал, что, хотя Рахель писала прямо от сердца, она во многом упускала суть, и ее стихи не учат нас Саратову. «Переведенная поэзия не сохраняет музыки языка оригинала». что мы постоянно сталкиваемся, он улыбнулся. «Прежде всего ответственен поэт; после этого время и обстоятельства.
«В своем исследовании он наткнулся на улицу Челоскинцев, которая находится в самом сердце того, что когда-то было еврейским кварталом. Челоскинцев — это улица с двумя отчетливыми концами: на одном конце — заброшенные дома, которые, кажется, вот-вот обрушатся на нас в любую минуту; в других, привлекательных и элегантных домах. В одном из них живет бизнесмен Борис Ананьев, считающийся самым богатым человеком Саратова. Мы шли по благоустроенной части улицы, и Хасин остановился у дома № 34. «На девяносто пять процентов это был ее дом, — сказал он. сказал.Историк основывал свой вывод на книге 2012 года «Еврейский Саратов: страницы из истории». В книге приводится документ, в котором перечислены имена жертв погрома 1905 года. В то время в доме жил еврей по имени Вениамин Черняк. До него, в конце XIX века, в то время, когда родилась Рахель, в доме жила семья Блувштейн. «Так почему же вы не уверены на 100 процентов, что это тот самый дом?» «Потому что возможно, что имя было искажено — это также мог быть Блюмштайн.
Номеров домов нет, и они были известны только по имени владельца. А сотрудники милиции, производившие регистрацию, запросто могли перепутать один дом с другим». Мы подошли к воротам дома № 34 и постучали в дверь, но ответа не последовало. Из соседнего здания материализовались Альфия и Светлана. Они отказывались верить, что здесь жила поэтесса. «Это место без поэтической музы. Надо попробовать в университете — узнают». Тут Чеслер сообщил нам, что в следующем году стихи Рахели будут включены в Саратовский музыкальный фестиваль.Лимуд бывшего Советского Союза продолжит развивать контакты между Израилем и русскоязычными общинами, добавляя ключевых фигур израильской культурной жизни, чьи предки произошли из этих общин. Может быть, никогда так не было. Быть может, я никогда не вставал рано и не ходил в поля Трудиться в поте лица. И не купался начисто в тихих Голубых водах моего Кинерета. О мой Кинерет, ты был там или это был только сон? Мильштейн чувствует генетическую, почти мистическую идентичность с местом, «из которого возникла израильская принадлежность Рахели.
«Бялика, — сказал он, — называют народным поэтом, но сколько людей сегодня читают его творчество? Стихи Рахели сегодня наиболее читаемы после Библии. Ни одно израильское стихотворение не было положено на музыку в такой степени, как стихи Рахели. «Наоми Шемер сделала очень многое, но в основном она была автором песен, причем настолько хорошим, что ее считают поэтом. В этом разница между художником-графиком и живописцем. Художник-график работает в соответствии с заказами, которые он или она получает, живописец — в соответствии с вдохновением.Наоми Шемер получала заказы, в том числе на стихи Рахели, и зарабатывала на этом. Рахель этого не сделала; всю жизнь ее финансовое положение было шатким». У входа в театр стояли мужчины в плохо сидящих костюмах, женщины с тяжелыми драгоценностями. Вслед за афишами на улицах саратовское общество пришло на концерт музыкальных исполнений стихов Рахели. Спектакль не ограничился еврейской тематикой и приурочен к 70-летию падения нацизма. никогда так, — пела Дорит Реувени, — я знала только о себе.
Публика, пришедшая послушать Чайковского в первой части концерта, осталась из-за Рахели. «Браво!» и «Ура!» раздавались со всех сторон. Где-то в глубине зала Медведев снял очки и украдкой вытер слезу. ■ Переведено и отредактировано Asher Weill archives.nypl.org — Результаты поиска
Центр исследований черной культуры Шомбурга, отдел рукописей, архивов и редких книг
Публичная библиотека Нью-Йорка.Филиал Хантс-Пойнт.
Архивы Нью-Йоркской публичной библиотеки
3 погонных фута (6 коробок)
Филиал Нью-Йоркской публичной библиотеки Хантс-Пойнт, расположенный в Южном Бронксе, открылся в 1929 году. Здание библиотеки было спроектировано архитектурной фирмой Каррера и Гастингса и построено на средства, предоставленные Эндрю Карнеги…. более Филиал Хантс-Пойнт Нью-Йоркской публичной библиотеки, расположенный в Южном Бронксе, открылся в 1929 году.
Здание библиотеки было спроектировано архитектурной фирмой Carrere and Hastings и построено на средства, предоставленные Эндрю Карнеги. Отчеты, административные записи и рекламные материалы, документирующие деятельность отделения Хантс-Пойнт Нью-Йоркской публичной библиотеки.
меньшеХант, Мерриам и компания
Отдел рукописей и архивов | MssCol 17890
1 В
Hunt, Merriam & Company была торговой фирмой в Нью-Йорке.Книга заказов с меморандумами о поставках нити «Покахонтас» с 18 июня по 4 сентября 1851 года и кредитная книга с меморандумами о надежности некоторых бизнесменов в Нью-Йорке… более Hunt, Merriam & Company была торговой фирмой в Нью-Йорке. Книга заказов с меморандумами о поставках ниток «Покахонтас» с 18 июня по 4 сентября 1851 г. и кредитная книга с меморандумами о надежности некоторых бизнесменов в Нью-Йорке, Трое, штат Нью-Йорк, и т. Д. меньшеХантер Колледж
Танцевальный отдел Джерома Роббинса | *МГРТ + 95-5540
10 погонных футов (442 шт.
)
Сборник как опубликованных, так и неопубликованных статей различных авторов, которые использовались в качестве ресурсов и учебных материалов для студентов и преподавателей программы танцевальной терапии Хантер-колледжа в Нью-Йорке. Расположение в алфавитном порядке по темам. Сборник магистерских диссертаций и тематических исследований аспирантов программы танцевальной терапии см. по адресу *MGRT + 95-5539.
меньшеХантер, Морис
Центр исследований черной культуры Шомбурга, отдел рукописей, архивов и редких книг
Бумажная компания Херлбурт
Отдел рукописей и архивов | MssCol 1469
1 коробка
Переписка Томаса Херлберта и фирмы Owen & Hurlburt, предшественниц Hurlburt Paper Company в Саут-Ли, Массачусетс., включая множество писем Сайруса У. Филда и компании из Нью-Йорка, штат Нью-Йорк.
Вирден, Гурон W
Отдел рукописей и архивов | МссКол 3174
0,5 погонных фута (2 коробки)
Документы Гурона В.
Вирдена, гражданина Атланты, штат Джорджия, включают письма, отправленные различным политическим лидерам, редакторам газет, государственным и исполнительным чиновникам, а также другим влиятельным лицам по широкому кругу текущих национальных и международных вопросов…
более
Документы Гурона В. Вирдена, гражданина Атланты, штат Джорджия, включают письма, отправленные различным политическим лидерам, редакторам газет, государственным и исполнительным чиновникам, а также другим влиятельным лицам по широкому кругу текущих национальных и международных политических и социальных тем, с примечаниями. и разные другие материалы. 1967-1971 гг.
меньшеХерстон, Зора Нил
Шомбургский центр исследований черной культуры, отдел рукописей, архивов и редких книг | СК МГ 130
16 предметов
Зора Нил Херстон (1901–1960), автор нескольких романов, рассказов, стихов и автобиографии, была антропологом по образованию, а также писала этнографические исследования.
Сочинения, состоящие из девяти стихотворений и одного рассказа под названием «Обращение…
более
Зора Нил Херстон (1901–1960), автор нескольких романов, рассказов, стихов и автобиографии, была антропологом по образованию, а также писала этнографические исследования. Сочинения, состоящие из девяти стихотворений и одного рассказа под названием «Обращение человека», а также переписка с Уильямом Клиффордом и Лоуренсом Джорданом.
меньшеХатсон, Джин Блэквелл, 1914–1998 гг.
Шомбургский центр исследований черной культуры, отдел рукописей, архивов и редких книг | Ск МГ 673
1 папка
Этот сборник включает стенограмму интервью с Джин Блэквелл Хатсон, проведенного Барбарой Клайн из отдела исследований устной истории Колумбийского университета.
Роу, Чарльз Х
Отдел рукописей и архивов | MssCol NYGB 17989
1 в.
, 36 см; 1 в., 36 см
Шульсон, Хайман А., 1912-1997
Отдел рукописей и архивов | MssCol 4820
Коллекция состоит из общей переписки Хаймана А. Шульсона, поверенного, сиониста и активиста по делам еврейской общины; и документы, касающиеся его работы в качестве директора Вашингтонской газеты, округ Колумбия.C. офис американского сионистского… более Коллекция состоит из общей переписки Хаймана А. Шульсона, поверенного, сиониста и активиста по делам еврейской общины; и документы, касающиеся его работы в качестве директора вашингтонского офиса Американского сионистского чрезвычайного совета, организации, которая в конце Второй мировой войны лоббировала создание независимого еврейского государства в Палестине. меньшеХолмс, Оливер Венделл, 1809–1894 гг.
Отдел рукописей и архивов | MssCol 1424
1 В
Стоукс, И.
Н. Фелпс (Исаак Ньютон Фелпс), 1867-1944
Отдел рукописей и архивов | MssCol 2892
16 погонных футов (35 коробок)
Исаак Ньютон Фелпс Стоукс (1867-1944) был американским архитектором и реформатором жилищного строительства. Джон Мид Хауэллс и Стоукс работали партнерами в архитектурной фирме Howells and Stokes. Помимо своей архитектурной работы, Стоукс был организатором… более Исаак Ньютон Фелпс Стоукс (1867-1944) был американским архитектором и реформатором жилищного строительства.Джон Мид Хауэллс и Стоукс работали партнерами в архитектурной фирме Howells and Stokes. В дополнение к своей архитектурной работе Стоукс был организатором Комитета по многоквартирным домам Общества благотворительных организаций, работал в Комиссии по многоквартирным домам штата Нью-Йорк, участвовал в написании закона о многоквартирных домах в Нью-Йорке 1901 года и спроектировал несколько типовых многоквартирных домов.
У него была известная коллекция гравюр старого Нью-Йорка, и он отвечал за «Иконографию острова Манхэттен, 1498–1909», шеститомную иллюстрированную историю, опубликованную между 1915 и 1928 годами.Он входил в попечительский совет Нью-Йоркской публичной библиотеки с 1916 по 1938 год. Коллекция состоит из корреспонденции и исследовательских заметок, черновиков и корректур, фотографий и других материалов для иконографии острова Манхэттен. Переписка, 1909–1928 гг., Ведется с книготорговцами, торговцами печатными изданиями, библиотекарями, коллекционерами и учеными относительно покупки, обмена и копирования гравюр и карт Нью-Йорка, исследования истории Нью-Йорка и подготовки иконографии. Переписка за 1925–1929 гг. касается попыток Стоукса продать свою коллекцию печатных изданий; в то время как за 1930–1933 годы документируется дальнейшее развитие коллекции, ее передача в дар Нью-Йоркской публичной библиотеке, а также создание и продажа каталога коллекции.Материалы, использованные при подготовке Иконографии, включают исследовательские заметки, транскрипции и фотостаты исходных материалов, фотографии иллюстраций, черновики и верстку.
А также неподписанный машинописный текст статьи о мэрии Нью-Йорка.
меньшеИ.П. Халл и Компания
Отдел рукописей и архивов | MssCol NYGB 18222
Портные Исаак Платт Халл (1813–1883) и его брат Денни Халл-младший.(1831-1900) родился в Данбери, Коннектикут. Они были потомками Джорджа Халла, эмигрировавшего из Англии в Дорчестер, штат Массачусетс, в 1692 году. Халл энд Компани была… более Портные Исаак Платт Халл (1813–1883) и его брат Денни Халл-младший (1831–1900) родились в Данбери, штат Коннектикут. Они были потомками Джорджа Халла, эмигрировавшего из Англии в Дорчестер, штат Массачусетс, в 1692 году. Hull & Company располагалась на Бродвее 553 примерно до 1870 года, когда она переехала на Бродвей 590.Записи состоят из двух регистров, содержащих заказы клиентов и общий учет финансовой деятельности магазина. меньшеГамильтон, Иэн, 1922-
Музыкальный отдел | СПБ 02-3
36,23 погонных фута (70 коробок)
Документы Иэна Гамильтона документируют его карьеру композитора, либреттиста и учителя.
Большая часть коллекции датируется периодом с 1951 года до его последних лет и состоит в основном из партитур и вспомогательных материалов.
Фарра, Ибрагим
Танцевальный отдел Джерома Роббинса | (С) *МГЗМД 159
8,34 погонных фута (21 коробка)
Ибрагим Фарра (1939–1998) был известным исполнителем, учителем и исследователем ближневосточного танца, который также стал основателем и издателем журнала «Арабеск», известного журнала о международном и этническом танце. … более Ибрагим Фарра (1939–1998) был известным исполнителем, учителем и исследователем ближневосточного танца, который также стал основателем и издателем журнала «Арабеск», известного журнала о международном и этническом танце.Коллекция документирует усилия Фарры по популяризации и популяризации танца живота и других традиционных форм танца через его собственную танцевальную компанию, обучение и публикации.
меньшеМикер, Икабод, р. 1750
Отдел рукописей и архивов | MssCol 3438
0,21 погонных фута (1 том)
Икабод Микер, уроженец Фэрфилда, штат Коннектикут, был фермером, поселившимся в Кэтрин, штат Нью-Йорк.Бухгалтерская книга, которую вел Икабод Микер с 1773 по 1834 год, содержит запись 1788 года из Фэрфилда и запись 1802 года от Кэтрин. Элайджа Микер тоже… более Икабод Микер, уроженец Фэрфилда, штат Коннектикут, был фермером, поселившимся в Кэтрин, штат Нью-Йорк. Бухгалтерская книга, которую вел Икабод Микер с 1773 по 1834 год, содержит запись 1788 года из Фэрфилда и запись 1802 года от Кэтрин. Элайджа Микер также пользовался этой бухгалтерской книгой с 1841 по 1863 год. меньшеГуггенхаймер, Ида, 1866-1959
Шомбургский центр исследований черной культуры, отдел рукописей, архивов и редких книг | Ск МГ 269
0.
21 погонный фут (1 коробка)
Фрейзер был выдающимся педагогом и социологом.Его переписка с Гуггенхаймером в основном связана с инцидентом, о котором сообщалось в Black Dispatch и The People’s Voice, в котором утверждалось, что он нарушил организованный профсоюзами бойкот ресторана в Гарлеме, в котором не работали афроамериканцы (1945). Другие материалы косвенно связаны с его карьерой и борьбой против расовой сегрегации в Вашингтоне, округ Колумбия, во время Второй мировой войны. В этот сборник включены пять статей, написанных Фрейзером. Кроме того, есть печатные материалы о клинике Лафарг, клинике психической гигиены в Гарлеме.О самой Гуггенхаймер имеется ограниченное количество материалов, но есть некоторые письма и биографические сведения.
меньшеХарпер, Ида Хастед, 1851–1931 гг.
Отдел рукописей и архивов | MssCol 1324
0,4 погонных фута (1 шт.)
Ида Хастед Харпер (1851–1931), американская журналистка и суфражистка, была коллегой и биографом Сьюзан Б.
Энтони и сотрудничала с Энтони в написании «Истории избирательного права женщин».Коллекция состоит из альбома для вырезок, составленного Харпером с…
более
Ида Хастед Харпер (1851–1931), американская журналистка и суфражистка, была коллегой и биографом Сьюзан Б. Энтони и сотрудничала с Энтони в написании «Истории избирательного права женщин». Коллекция состоит из альбома для вырезок, составленного Харпер с вырезками из ее статей, касающихся избирательного права женщин. Также включены вырезки из статей о деятельности Харпер, а также брошюры и другие печатные материалы, касающиеся ее избирательной работы.Личные материалы включают форзац, посвященный ей Сьюзен Б. Энтони.
меньшеМеллен, Ида М., 1877-1970
Отдел рукописей и архивов | MssCol 1958 г.
8,5 погонных футов (7 коробок, 8 шт., 1 упаковка)
Ида Мэй Меллен (1877–1970) работала аквариумистом в Нью-Йоркском аквариуме с 1916 по 1929 год.
Она написала книги и статьи в области морской биологии и фелинологии. Коллекция состоит из корреспонденции, сочинений, семейных и личных бумаг, фотографий…
более
Ида Мэй Меллен (1877–1970) работала аквариумистом в Нью-Йоркском аквариуме с 1916 по 1929 год. Она написала книги и статьи в области морской биологии и фелинологии. Коллекция состоит из корреспонденции, писем, семейных и личных документов, фотографий и печатных материалов. Включает личные письма 1903-1959 гг.; переписка 1907–1960 гг. с редакторами, издателями и другими лицами, касающаяся произведений Меллена и его профессиональных интересов; переписка 1925-1958 гг. о кошках; оригинальные рукописи и машинописные тексты ее основных неопубликованных произведений; машинописные тексты стихов, лекций и радиопереговоров; и генеалогические документы, включая ее исследование происхождения семьи Меллен в Америке.Кроме того, примечания к ее произведениям, личные записные книжки, дневник и письма детства, семейные фотографии, вырезки из газет и альбомы для вырезок, содержащие опубликованные ею статьи и ссылки на нее в печати.
меньшеПилат, Игнац Антон, 1820-1870 гг.
Отдел рукописей и архивов | мсскол 2427
0,31 погонный фут (1 коробка)
Документы Игнаца Антона Пилата содержат переписку, официальные документы, вырезки из газет, буклеты и брошюры, а также фотографии и другую графику.Самая крупная серия — это переписка, в основном между Пилатом и другими лицами, причастными к… более Документы Игнаца Антона Пилата содержат переписку, официальные документы, вырезки из газет, буклеты и брошюры, а также фотографии и другую графику. Самая крупная серия — переписка, в основном между Пилатом и другими лицами, причастными к строительству Центрального парка. Есть рукописи Пилата, описывающие ход работы, а также письмо Фредерика Лоу Олмстеда с подробным описанием обязанностей Пилата по работе в саду.Другие оригинальные документы датируются резиденцией Пилата в Австрии и включают письмо Фердинанду I, в котором Пилат запрашивает должность имперского садовника, свидетельства о занятости и образовании, а также паспорт Пилата.
Большинство вырезок из газет относятся к зданию Центрального парка, хотя есть гранки с колонками о садоводстве, которые Пилат, по-видимому, писал для нью-йоркских газет.
меньшеАкстманн, Игнац, d1838-
Отдел рукописей и архивов | MssCol 17825
1 папка
Записи актов гражданского состояния Игнаца Акстмана из Касселя и его жены Генриетты К.Э. Теттенборн (р. 1852) из Гамбурга, Германия. Включая свидетельства о рождении и крещении.
Юскевич Игорь, 1912-1994
Танцевальный отдел Джерома Роббинса | (С) *МГЗМД 303
0,21 погонный фут (1 коробка)
Игорь Юскевич (1912–1994), солист Американского театра балета и Русского балета Монте-Карло, был известен своим мастерством в классическом стиле. Коллекция документирует сорок четыре года профессиональной жизни Юскевича… более Игорь Юскевич (1912–1994), солист Американского театра балета и Русского балета Монте-Карло, был известен своим мастерством в классическом стиле.
Коллекция документирует сорок четыре года профессиональной жизни Юскевича через переписку, программы выступлений, фотографии и вырезки из прессы.
меньшеЧейз, Илька, 1905-1978 гг.
Театральный отдел Билли Роуза | *Т-мисс 1981-002
13 погонных футов (20 коробок, 20 альбомов для вырезок)
Документы Илки Чейз состоят из переписки, фотографий, вырезок из газет, сценариев, альбомов для вырезок и других материалов, связанных с карьерой Илки Чейз.Есть также значительный материал, связанный с карьерой ее матери, Эдны Вулман… более Документы Илки Чейз состоят из переписки, фотографий, вырезок из газет, сценариев, альбомов для вырезок и других материалов, связанных с карьерой Илки Чейз. Есть также значительный материал, связанный с карьерой ее матери, Эдны Вулман Чейз, и с журналом «Vogue». Существует большое количество личной переписки, особенно между Илкой Чейз и ее матерью.
Сборник также содержит полный набор сценариев из радиопрограммы, которую вел Илка Чейз с января 1951 года по октябрь 1951 года, и полный набор статей для синдицированной газетной колонки с 1955 по 1964 год.Коллекция фотографий содержит фотографии Илки Чейз как в ее профессиональной карьере, так и в личной жизни, Эдны Вулман Чейз и других знаменитостей, включая мистера и миссис Юджин О’Нил.
меньшеФель, Фред
Музыкальный отдел | СПБ 93-6
1667 слайдов, цв.; 1667 слайдов, цв.; 3314 фотоотпечатков, серебряно-желатиновые ч/б, 5 x 7 дюймов; 3314 фотоотпечатков, серебряно-желатиновые ч/б, 5 x 7 дюймов; ок.3000 пленочных негативов, безопасные, 4 x 6 дюймов или меньше; ок. 3000 пленочных негативов, безопасные, 4 x 6 дюймов или меньше
С момента своего прибытия в Нью-Йорк в 1939 году уроженец Вены Фред Фель посвятил свою жизнь фотографированию исполнительского искусства. Фель, пионер в создании откровенных фотографий во время выступлений при наличии сценического освещения, задокументировал.
..
более
С момента своего прибытия в Нью-Йорк в 1939 году уроженец Вены Фред Фель посвятил свою жизнь фотографированию исполнительского искусства.Будучи пионером в области откровенных фотографий во время представлений с доступным сценическим освещением, Фель задокументировал постановки на Бродвее, в Нью-Йоркской опере и балете и в Американском театре балета. Коллекция Music Division состоит в основном из изображений Нью-Йоркской городской оперы с момента ее основания в 1944–1980 годах, а также изображений, связанных с городской оперой (персонал, функции и т. Д.). Есть также недатированные фотографии многих репетиций и некоторых выступлений на стадионе Льюисон, небольшая коллекция фотографий композиторов в действии, в основном в 1940-х годах, и некоторые изображения другой музыкальной деятельности в Нью-Йорке.Музыкальный отдел приобрел сборник в двух частях; более ранний набор фотографий был добавлен в «Общую иконографию» и «Оперные файлы». Эта более поздняя коллекция является отдельной, хотя и включает негативы многих фотографий из более ранней коллекции.
Везде, где это возможно, помощь в поиске обеспечивала согласование.
меньшеОтдел рукописей и архивов | МссКол 378
0,15 погонных футов (1 том)
Рукописная бухгалтерская книга на португальском и английском языках, касающаяся доставки и товаров, импортируемых в Бразилию, а также некоторых товаров, экспортируемых из Бразилии в Нью-Йорк.Записи датированы 1852-1867 годами и включают названия кораблей, порты отправления и высадки,… более Рукописная бухгалтерская книга на португальском и английском языках, касающаяся доставки и товаров, импортируемых в Бразилию, а также некоторых товаров, экспортируемых из Бразилии в Нью-Йорк. Записи датированы 1852-1867 годами и включают названия кораблей, порты отправления и высадки, списки грузов, имена капитанов и другую информацию. Среди импортируемых и экспортируемых товаров были кофе, фарфор, деревья жакаранды, тапиока, сахар, ковры, медь, железный лом, шкуры, шкуры и бобы.
Оборотная сторона тома содержит указатель названий кораблей.
меньшеЦена, Элеазер Де Форест
Отдел рукописей и архивов | мсскол 2493
0,42 погонных фута (1 коробка)
Машинопись неопубликованной пьесы Элеазера де Фореста Прайса «В тени прожектора». В коллекции два экземпляра, оба неполные.
Театральный отдел Билли Роуза | *Т-мисс 2008-007
.25 погонных футов (1 коробка)
Файлы продюсеров для предполагаемой предбродвейской пробы Джейн Боулз «В летнем доме» в Westport Playhouse в августе 1950 года состоят в основном из переписки и контрактов, касающихся кастинга Роберта Т. Ингхэма, помощника Джона К …. более Файлы продюсеров для предполагаемой предварительной бродвейской пробы «В летнем доме» Джейн Боулз в Westport Playhouse в августе 1950 года состоят в основном из переписки и контрактов, касающихся кастинга Роберта Т.
Ингхэм, помощник Джона К. Уилсона, который намеревался продюсировать шоу вместе с Оливером Смитом. Шоу должны были поставить Гарсон Канин и звезда Рут Гордон, но в конечном итоге его отменили. В сборник также вошли телеграммы от продюсеров и режиссера, вырезка об отмене, сценарий бродвейской постановки 1953 года и подготовленная продавцом тщательная транскрипция всего сборника.
меньшеМэтьюз, Повышение, 1772-1856
Отдел рукописей и архивов | MssCol 1913
.08 погонных футов (1 том)
Инкриз Мэтьюз и Джон Мэтьюз, первые поселенцы в Огайо, были торговцами в Зейнсвилле и Спрингфилде, штат Огайо. Коллекция ежедневников Инкриз Мэтьюз и Джон Мэтьюз, 1801-1804, состоит из двух томов (переплетенных в один), в которых записаны транзакции… более Инкриз Мэтьюз и Джон Мэтьюз, первые поселенцы в Огайо, были торговцами в Зейнсвилле и Спрингфилде, штат Огайо. Сборник дневников Инкриза Мэтьюза и Джона Мэтьюза за 1801–1804 годы состоит из двух томов (переплетенных в один), в которых записаны операции в Зейнсвилле и Спрингфилде, штат Огайо, с сахаром, кофе, чаем, сельскохозяйственными продуктами, тканью, виски, порохом и свинцом, а также общий товар.
Также перечислены счета за шкуры животных и сборы за перевозки в Мариетту, штат Огайо, и обратно.
меньшеКортрег, Маргарет
Отдел рукописей и архивов | MssCol 4018
.1 погонный фут (1 папка)
Договор от 13 ноября 1748 года о продаже негритянской женщины и ребенка Маргарет Кортрег, вдовой из Out-ward of New York City, Лоренсу Кортрегу из того же места.
«Вольности»: подход переводчика к Рахили (поэт) — Израиль
«Вольности»: подход переводчика к Рахили
()Как русская еврейка из среднего класса стала еврейской поэтессой, писавшей в стиле, напоминающем А.Э. Хаусман.
Рэйчел Блувштейн, известная под псевдонимом Рэйчел, родилась 20 сентября 1890 года в Саратове, маленьком городке на севере России. Начав свое образование в еврейской начальной школе, она продолжила обучение в русской гимназии, где ее курсы включали уроки черчения и живописи, к которым она проявила большие способности, и уроки русской литературы, которые вдохновляли ее в возрасте 15, чтобы писать стихи.
В 1909 году она приехала в Палестину в качестве туристки, намереваясь посетить Европу, прежде чем вернуться в свой зажиточный дом в России, но вскоре в корне изменила свои планы.Ее путешествие по Палестине началось с пребывания на несколько месяцев в Реховоте, в то время небольшой общине, где поселились некоторые члены ее семьи. Здесь она отдалась изучению иврита, особенно Библии. За Реховотом последовал визит, сначала в арабский город Яффо, который очаровал ее; затем в ряд поселений, где она была глубоко впечатлена и тронута преданностью поселенцев своим социалистическим сионистским идеалам. Вдохновленный Хана Мейзел, инструктором по сельскому хозяйству, с которой она познакомилась в поселении Саджера и которая стала другом на всю жизнь и оказала сильное влияние.она присоединилась к небольшому кибуцу Кинерет на берегу Галилейского моря. Она выбрала этот кибуц главным образом потому, что в нем была сельскохозяйственная школа для молодых женщин. Именно здесь она познакомилась с А.
Д. Гордоном, возможно, философом труда, и посвятила ему свое первое стихотворение, написанное на иврите.
Некоторое время она посвятила себя живописи, в меньшей степени поэзии, но решила, что в Эрец-Исраэль ее первоочередной задачей должна быть обработка земли. Вместо того, чтобы заниматься рисованием или музыкой, она говорила, что нужно «рисовать землей и играть мотыгой».Верная этой новой приверженности, Рэйчел стала одним из лучших работников своего кибуца, что было примечательно в свете того факта, что она происходила из семьи высшего среднего класса и что ее жизнь до этого была легкой, даже роскошный. Ее отец, хотя и был вынужден служить в царской армии 25 лет, разбогател на бизнесе. Ее мать, высококультурная, руководила салоном, а многие братья и сестры Рэйчел были высокообразованными, а некоторые также очень талантливыми.Высокая, аристократического вида и очень красивая женщина, Рахиль производила замечательную фигуру, неустанно работая в поле. Это была тяжелая жизнь, рабочий день был долгим, а кибуц предлагал лишь примитивные удобства, но физически она была очень сильной и преданной делу.
В более поздние годы она считала свои годы в этом кибуце самыми счастливыми в своей жизни.
Она уехала из Палестины в 1913 году, чтобы изучать сельское хозяйство в Тулузском университете, но по пути туда она остановилась на несколько месяцев в Италии, чтобы изучать акварель.В Тулузе она продолжила изучение сельского хозяйства и сумела получить степень, несмотря на Великую войну. Но война не позволила ей вернуться в Палестину, поэтому она вернулась в Россию, где преподавала детям еврейских беженцев. Это было время тяжелой работы и голода, и у нее начали проявляться первые признаки туберкулеза, который в конечном итоге должен был ее убить. Тоскуя по любимой земле, она была в 1919 году на первом послевоенном корабле, доставившем иммигрантов в Эрец-Исраэль.
По возвращении она присоединилась к Дегания Алеф, еще одному кибуцу на Галилейском море, но ее пребывание там было недолгим.Ее теперь уже полностью развившийся туберкулез сделал ее непригодной для жизни в земле, и она была вынуждена уехать.
Хотя она ненавидела городскую жизнь, она уехала жить в Тель-Авив. Позже она переехала в Иерусалим, где провела свои последние годы в одиночестве и часто попадала в больницу.
У нее было много отношений с мужчинами, но она так и не вышла замуж. (Она даже была названа роковой женщиной второй и третьей [волн русской иммиграции в Палестину].) Одно из самых важных из этих отношений стало известно лишь недавно, когда в библиотеке была обнаружена пачка ее документы.Среди них любовные письма, написанные ей в 1915-1923 годах молодым русским евреем по имени Михаил Берельштейн. Эти письма показывают, что их отношения имели место в течение двух лет, когда она жила во Франции, с 1913 по 1915 год, и что они все еще поддерживали связь после того, как расстались. Вместе с письмами в пачке были стихи Берельштейну, написанные (значительно) на русском языке.
Она умерла 16 апреля 1931 года в возрасте 41 года и была похоронена у прославленного ею моря.Ее могила стала местом паломничества, где «паломник» может найти в каменном сосуде рядом с ее стихами книгу ее стихов.
Рэйчел начала серьезно писать стихи только в свои 29 лет. Воодушевленная Davar и писателями, собравшимися вокруг этой знаменитой газеты, она написала и для нее статьи и фельетоны. Вскоре она написала достаточно стихов, чтобы издать несколько книг, которые в итоге были собраны в «Стихотворениях Рэйчел », из которых были переведены стихи из этой подборки.
Перевод ее стихов сопряжен с рядом особых проблем. Это верно, конечно, для любого поэта. Чтобы сделать перевод, найти оригинальному стихотворению эквивалентное по дикции и идиоматике, по тону, резонансу и музыке воплощение, требуется переводчик, который также является поэтом — тем, кто, как это ни парадоксально, достигает верности, будучи верен своему собственному стилю. Нельзя слишком подчеркнуть, что результатом должна быть настоящая поэма, если она вообще может быть полезна.Буквальное изложение в прозе гораздо предпочтительнее поэтического, которое, хотя и следует, например, исходной схеме рифмовки, исходному порядку слов, не воспринимается как самостоятельная поэма.
Какими бы ни были проблемы, с которыми столкнулся переводчик Рэйчел, это проблемы, представленные прекрасным поэтом прекрасной (и обманчивой) простоты и мастерства слова и фразы, которые поразительно напоминают Хаусмана. Именно эта простота и мастерство делают кажущуюся легкой и неизбежной поэзию (балладу, песню) более трудной для перевода, чем поэзию более амбициозного толка.
Как и у Хаусмана, ее стихи ограничены темами. «Я знала, как рассказать только о себе», — писала она, но ее ограниченность с лихвой компенсируется глубиной чувства, которое, несмотря на свою силу, всегда находится под контролем. Она нуждалась в большом контроле, поскольку то, что Йейтс красноречиво говорит о Хаусмане, верно и в отношении нее: еще один шаг, и все пошло в трясину. Но она редко делала этот шаг, сопротивляясь сентиментальности, которой открывали ее темы; поскольку они касались в основном аспектов неудавшейся любви, ее стремления к счастью, ее болезни и бедности.Хотя стихи выражают редкие минуты счастья, в основном они отражают отчаяние, безысходность и ностальгию по тем далеким дням, когда она работала на земле.
Хотя Рэйчел можно назвать старомодной, следует помнить, что в некоторых отношениях она была удивительно современной. Она была одной из первых, кто восстал против претенциозной, напыщенно-героической дикции, популярной в ее время, привнеся в ивритские стихи совершенно революционную свежесть и скромность языка, который опирался в своем воздействии на разговорный язык.Вполне соответствует современным ожиданиям ее озабоченность «маленьким» предметом. Она действительно сильнее всего, когда опирается на внимательно наблюдаемые детали, будь то бытовые или иные, то есть «колыбель в углу, застеленная белыми простынями», «маленькие радости, радости, подобные хвосту ящерицы», «больное сердце, скачущее, как лошадь». , «теплое дыхание коровы» и так далее.
Есть две особенности поэзии Рэйчел, которые вызывают трудности у переводчика: регулярность ее размеров и ее случайные ошибки в использовании разговорной идиомы.Восприятие переводчика должно преодолеть эти трудности в интересах современных ожиданий.
Особая музыкальность стихов Рахили (многие из них были положены на музыку и часто пелись) часто лучше всего выражается в вольности, скажем, в замене анапестов ямбами, которые она, под влиянием русского стиха, особенно Ахматовой, полагалась на хорошую сделку. Анапест слишком сногсшибательно говорит по-английски. Что касается рифмы (хотя рифма является основным элементом многих из этих переводов), то лучше вообще не рифмовать, чем усердно придерживаться музыкального рисунка, требующего синтаксических искажений и неточности слова или фразы.
Переводчику тоже иногда приходится сглаживать то, что портит в остальном простую речь Рэйчел, обращение к абстракциям, характерным для письменности ее времени, ее чрезмерное использование таких слов, как «счастье», «боль», «тяжелый труд», «надежда», «бедность» и т. п., хотя их употребления, конечно, нельзя совсем избежать. Я также обнаружил, что удаление и добавление слов, найденных в оригинале, иногда оказывалось полезным. В моем переводе «Джонафана», например, где последняя строка оригинала гласит «немного вкуса меда», я добавил слова «во рту» — добавление, оправданное необходимостью дать рифму в самом конце, которая позволит стихотворению закончиться полным звуком, а не слабым затуханием.
С другой стороны, в «Возьми в застежку братства…» именно опущение – слова «моя дорогая и единственная» в конце 5-й строки в оригинале помогли, как это ни парадоксально, уверить в верности.
Следует отметить, что в то время, когда писала Рэйчел, преимущественно в двадцатые годы, иврит снова стал языком, на котором говорят на улицах. На протяжении тысячелетий он служил главным образом для передачи религиозной истории, традиции и закона (Библии, Мишны и Талмуда). Язык был возрожден в конце 19 века в результате сионистского движения и восстановления еврейской жизни в Палестине за пределами узкого круга ультрарелигиозных поселений.Но когда дело доходило до выражения этой теперь преимущественно светской жизни, писатели обнаруживали, что у них нет словарного запаса, адекватного их целям. Они были ограничены имеющимся в их распоряжении традиционным литературным языком и еще не усвоили разговорный язык, на выработку которого требовалось время. Именно Рэйчел, возможно, отчасти из-за отсутствия у нее сильного религиозного образования, сделала первые шаги к этому приспособлению.
В этом она блестяще преуспела.
© Роберт Френд
Из предисловия Роберта Френда к его книге « Цветов возможного: Избранные стихи Рахели» Лондон: Menard Press, 1994
Copyright © Jean Shapiro Cantu
Памяти Памяти Марии Степановой рецензия – семейная история | Автобиография и мемуары
Российская поэтесса Мария Степанова, родившаяся в 1972 году, достигла совершеннолетия на фоне всех потрясений постсоветских 90-х и связанных с ними новых писательских задач.Лауреат важных российских и международных литературных премий, является главным редактором интернет-журнала об искусстве Colta.ru, впервые публикуется на английском языке (в 2013 году она была в антологии «Зефир»). Bloodaxe выпустил подборку стихов «Война зверей и зверей», в переводе Саши Дагдейл. Читателям в Великобритании потребуется некоторое время, чтобы научиться воспринимать эти стихи, переполненные разными голосами и типами, изобилующие аллюзиями на русскую жизнь и культуру прошлого и настоящего, а также на более широкую европейскую литературу и историю.
.При первой встрече они кажутся чувственными, затравленными, значительными, честолюбивыми. Тем временем Фицкарральдо опубликовала свои прозаические мемуары «В память о памяти», , которые, вероятно, дают нам лучший путеводитель по формам и мотивам мысли Степановой.
Она говорит нам, что пыталась написать эту книгу истории своей семьи в течение многих лет, в каком-то смысле с тех пор, как она была единственным ребенком, росла с родителями, бабушкой и дедушкой, а какое-то время еще и прабабушкой. в квартире в Москве, битком набитой вещами прошлых поколений: их книгами, чашками, газетами, одеждой, открытками, игрушками, фотографиями, а также обрывками семейных анекдотов.Это та самая квартира, где она начинает печатать мемуары, которые мы читаем. Этого ребенка охватило чувство ответственности по отношению ко всем этим памятным вещам, и когда она вырастет, она как будто, пока не напишет об этом, не может выйти за ее пределы во взрослое настоящее. Может быть, в этом беспокойстве есть что-то особенно русское: как будто его мертвецы 20-го века требуют с особой срочностью расплаты, потому что вопрос их жизни пришлось отложить, во всем сюрреалистическом хаосе революции, государственного насилия и войны.
Не то чтобы история семьи Степановой заключала в себе самые страшные ужасы. В этом состоит неожиданность и, в некотором роде, узел, который ей нужно развязать: эти еврейские буржуазные врачи, инженеры и интеллектуалы, которые, как вы могли бы подумать, оказались в идеальном положении для катастрофы, сумели лишь немногим сбежать, они выжили. «Раньше в моей жизни это давало мне повод для некоторого смущения, хотя причину этого трудно выразить словами и стыдно признать… Я должен был заметить, что мои предки почти не пытались сделать себя интересными… Никто из них воевали, были репрессированы или казнены.Есть только один сын двоюродной прабабушки, погибшей в блокадном Ленинграде и оставившей после себя письма к матери, пронзительные своей решительной жизнерадостностью. Как ты, мама? Как твои дела? Умоляю вас, не беспокойтесь обо мне, мне ничего не нужно, и у меня все хорошо. Я чувствую себя полностью здоровым. Отчасти то, что Степанова хочет сделать, — это спасти историю жизни своей семьи от катастрофического нарратива русской истории 20-го века и передать обычную повседневную непрерывность их опыта, их запутанных, непрозрачных целых жизней.
Ее метод подобен альбому для вырезок: предварительное построение семейных портретов из тех фрагментов, которые у нее есть, заполнение вокруг них всем остальным, что ощущается как часть их мира и истории – или поглощает ее всеядный интерес, или всплывает в ее чтении, или подсказывает ее медитация. Хотя книга движется более или менее в хронологическом порядке через историю семьи, перемежаясь выдержками из их писем, она не предназначена для того, чтобы предлагать обычные детективные удовольствия, раскрывая скрытые секреты и проясняя то, что было неясным.Степанову больше привлекает то, как прошлое сопротивляется раскрытию. Путешествуя в Саратов, где когда-то жил ее прадед, она вырабатывает глубокое воображаемое сходство с «кривыми стенами» его дома, с сильными запахами «растений и зелени», с «высокими окнами», только чтобы потом узнать, что это был неправильный дом. В Починском, где выросла ее прабабушка Сарра — «усохшая шелуха» города XIX века, в трех часах езды от ближайшей станции, — она не может найти ни следа семьи, ни даже еврейского кладбища.
Сарра — самая яркая фигура в ее истории, заключенная в царские времена, ставшая врачом в Париже, затем лечащая советских детей; тем не менее, Степанова не работает над тем, чтобы вызвать в воображении ее реальное присутствие или оживить ее, как персонаж романа. Спасая свою семью от тотального повествования истории, она не хочет заверить нас в прочности прошлого или его связи с нами. История пытается осмыслить прошлое в настоящем. То, что она хочет вернуть, это скорее странность прошлого и его утраченность, восстановить обычную тоску по обычной смерти и по обычному акту исчезновения времени.«Память об утраченном, безутешная, меланхоличная, вести счет тех потерь, зная, что уже ничего нельзя вернуть».
Конечно, она не может игнорировать катастрофу, и она размышляет над книгой, в размышлениях о блокаде Ленинграда, или мимолетных ссылках на голод, или на чистки (которые так близко подошли к ее дедушке Николаю, заслужившему шрамы от вил в юности собирал налоги с крестьян для оплаты революции).
Или на увлекательных страницах о ссоре между поэтами Осипом Мандельштамом и Мариной Цветаевой, или о Вальтере Беньямине, или о художнике-аутсайдере Шарлотте Соломон, уничтоженных в кровожадных конвульсиях середины века.Да и прошлое замазано своим небрежным вездесущим антисемитизмом (возмутительно, поэт Александр Блок о Мандельштаме: «К нему понемногу привыкаешь, жидовка прячется из виду, а художника видно»). Настоящее тоже. Когда в 1995 году Степанова прощается на московском вокзале с родителями, эмигрировавшими в Германию, мужчина кричит ей: «Бей жидов и спасай Россию». «Все это слишком аккуратно, — говорит она, — но так уж вышло». Ее книга не является протестом точно. Простое праведное негодование кажется неадекватным масштабу зла, собравшегося здесь.
Мемуары преднамеренно блуждают, отвлекаются, кумулятивны, кратки – разум движется по своему огромному миру. Перевод Дагдейла кажется героическим читателю, не знающему русского, в своем постоянном внимательном внимании. Один раздел, например, состоит из описаний последовательности фотографий, на которых идентифицированы только некоторые предметы; в другом разделе Степанова подробно обсуждает автопортреты Рембрандта, в другом — интерес Алексея Толстого к языку признаний XVII века, полученных под пытками.
Иногда меня успокаивало явное избыток размышлений и нагромождение деталей, а также присутствие стольких разных членов семьи, которые туманно остаются вне досягаемости воображения.
На мой вкус, в 500 страниц книга слишком длинная. Проза, как и поэзия, имеет свою скрытую внутреннюю логику ограничения; она говорит слишком много, слишком много раз, слишком много умных объяснений, слишком много слов. О Рембрандте, например: «Портрет с его кулаком значений, воплощенным требованием внимания, места под солнцем, пытается выломать вашу голову, как дверь, войти и сделаться своим домом.У него интенсивность сообщения в бутылке, голосовая почта — письмо, которое рано или поздно станет самым последним письмом». Вполовину меньше было бы вдвое больше энергии. Она не может отпустить даже малейшего восприятия: как ее тетя Галя копит тетради и дневники, терможилетки и лосины, броши, полный набор Чехова. Но, в конце концов, не так важно излишество, как то, что многое из того, что сохранила для нас Степанова, замечательно и многозначительно.